Перейти к основному содержанию

Памятный ликбез: несколько фактов о блокаде Ленинграда

блокада
© Форпост Северо-Запад

В 2018 году исполнилось 74 года со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. К годовщине «Форпост» собрал важные моменты истории в один текст.

Если верить авторам «Блокадной книги» Даниилу Гранину и Алесю Адомовичу, то ощущение стирающейся памяти – нормально, а забытое – это плохо рассказанное. При подготовке перечня обязательных знаний мы обратились именно к этому произведению.

Часть 1. Быт.

«Лучше держались девочки, а мальчик двенадцати лет, Толя, очень страдал, уже недоедал изрядно, иногда ложился на скрипучую кроватенку и всё время качался, чтобы чем-то заглушить чувство голода, качался до тех пор, пока мать на него не накричит, но опять потом начинал качаться. Потом, через какое-то время, я узнала, что он умер...», - «Блокадная книга».

Актриса Алиса Фрейндлих, которая провела детство в блокадном Ленинграде, в своих немногочисленных интервью на эту тему рассказывала, что всё время смотрела на часы и ждала, когда можно будет поесть. Точное расписание приёмов пищи контролировала бабушка девочки. Спустя годы Фрейндлих считает, что именно строгая дисциплина помогла их семье остаться в живых.

карточка
© Форпост Северо-Запад

Выжить городу помогла и находчивость. Кроме военной нормы хлеба горожане питались, чем могли: варили обои, кожаные ремни, готовили студень из клея (блюдо было особенно распространено), ели землю. Летом, когда начала расти трава, ленинградцы варили щи из мать-и-мачехи, крапивы и всего, что находили в городе. С особым неприятием блокадники вспоминают, что съедены были собаки и коты.

«В перечне блокадной еды всякое можно найти — конопляные зёрна от птичьего корма, и самих канареек, и дроздов, и попугаев, собирали мучной клей от обоев, извлекали его из переплётов, вываривали приводные ремни, ели кошек, собак, ворон, потребляли всякого рода технические масла, использовали олифу, лекарства, специи, вазелин, глицерин, всевозможные отходы растительного сырья. Список этот длинный, удивительный по своей изобретательности, даже по изощрённости, с какой испытывалось на съедобность всё окружающее. Например, одна женщина разрезала, варила и съела шубу из сусликового меха», - «Блокадная книга».

блокада
© Форпост Северо-Запад

В один ряд с проблемой голода встал холод. Зимы в блокадные годы были суровыми, а отопления в осаждённом городе не было. Люди покупали печки-буржуйки, топили их разломанной мебелью, книгами. В коммунальных квартирах соседи, чтобы было теплее, переселялись в одну комнату.

«У нас центральное отопление было в доме сорок, но его не топили. Холодно в комнатах, а на кухне дровяная плита была. Соседка там у нас одна оставалась, так мы с ней ходили. Заборов-то нам не досталось — все спилили (заборы кругом деревянные были). А мы с ней столбики — вот такие от земли — подпиливали. То я лежа попилю ножовкой такой одноручной (что там силы мои были), то она лежа попилит», - «Блокадная книга».

Отдельным испытанием был поиск воды. Городской водопровод пострадал из-за бомбёжек и перестал функционировать. Поэтому за водой горожанам приходилось идти к ближайшим водоёмам, а тех, кто жил далеко от рек, спасали люки.

«Каждое утро выходили — это тоже был подвиг. Ведра нет. Мы приспособили кувшинчик, наверно, литра на три воды. Надо было достать эту воду. До Невы идти далеко. Открыт был люк. Каждый день мы находили новые и новые трупы тех, которые не доходили до воды. Потом их заливало водой. Вот такая это горка была: гора и корка льда, а под этой коркой трупы. Это было страшно. Мы по ним ползли, брали воду и носили домой», - «Блокадная книга».

Часть 2. Дух.

«В иссушенном организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась. Человек порой сам себе удивлялся, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны. Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны его муки беспредельные», - «Блокадная книга».

Одним из духовных символов осаждённого города стало исполнение 9 августа 1942 года «Ленинградской симфонии» Шостаковича. Автор начал работать над ней осенью 1941-ого, закончил в декабре того же года и только летом следующего года смог передать нотные тетради с партитурами в город.

Для того чтобы исполнить Седьмую симфонию, оркестру требовалось более ста человек, а к этому времени в подчинении главного дирижёра Большого симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета Карла Элиасберга остались только 15 сотрудников. Добор музыкантов объявили по радио. Изнемождённые люди, которые уже не могли даже сидеть, стали приходить на репетиции.

оркестр
© Форпост Северо-Запад

В день, когда оркестр исполнял симфонию, все артиллерийские силы Ленинградского фронта были брошены на поражение огневых точек противника. В филармонии зажгли все люстры, концерт передавали по радио и по громкоговорителям городской сети. Музыку было слышно не только в городе, но и на линии блокады. Позже пленные немцы вспоминали, что именно тогда они начали понимать, что проиграют войну.

Всё время блокады в городе работал народный театр, весной 1942-ого года начали открывать кинотеатры. В Ленинграде проходили выставки, в здании академии театра имени Пушкина давали симфонические концерты.

«1942.1.6. Сто девяносто девятый день войны. В научном заседании комиссии по истории Академии наук я сделал доклад «К истории замещения академических кафедр за всё время существования Академии (1925–1941)». Может быть, это мой последний научный доклад», - из дневника Григория Князева.

Город сопротивлялся и жил. Сотрудники национальной библиотеки вспоминали, что пытались ходить на работу, потому что так было легче справляться с голодом. Потому что те, кто оставался дома в квартирах - оставались умирать.

Всё время осаждения работал Эрмитаж. Ещё в первые недели войны сотрудникам музея удалось эвакуировать большинство экспонатов, а те, которые вывезти не смогли, переносили из помещения в помещение, прятали и оберегали. В залах дворца не снимали рамы, где до этого висели картины, это было сделано специально, чтобы после окончания войны быстро восстановить экспозицию.

Missing материал.

«В сорок втором году сверху прорвало воду, и мебель, великолепный набор: средневековье, французский классицизм — всё оказалось под водой. Надо было спасать, перетащить, а как и кто? Эти сорок старушек, которые были в моём подчинении, из которых не менее трети было в больнице или стационаре? И остальные люди — это все инвалиды труда или те, кому семьдесят с лишним. А курсантов привезли из Сибири, они были ещё более или менее сильные, их тут готовили на курсах младших лейтенантов. И они переволокли мебель в тот зал, где безопасно сравнительно, и тут до конца войны она стояла. Нужно было поблагодарить их. Выстроили их в зале (вот между этими колоннами), сказали им какие-то слова, поблагодарили. А потом я взял этих ребят из Сибири и повёл по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют», - «Блокадная книга».

Часть 3. Память

Память живёт в людях, а они, как известно, не вечны. Страшному времени посвящают фильмы, открываются памятные экспозиции, строятся музеи. Но слова до сих пор остаются тем, что заставляет не только вспомнить, но и прочувствовать пережитое в блокаду.

блокада
© Форпост Северо-Запад

Ленинградцы как будто сразу понимали ценность своих воспоминаний. То, что сегодня страшно слушать, им больно вспоминать. Обессиленные, голодные, замёрзшие и, не прекращающие спорить со смертью, эти люди вели дневники, записывали то, что было вокруг них.

В мировую историю вошла девочка Таня Савичева, которая на нескольких блокнотных листах вела учёт смертности вокруг себя. Школьница синим карандашом написала девять страниц с датами смертей её родственников.

«Умерли все; «О» Осталась одна Таня», -последняя запись из дневника ленинградки Тани Савичевой.

Записная книжка девочки стала одним из самых известных символов войны. Более подробные дневники о жизни в осаждённом городе оставил петербургский историк Георгий Князев.

«Вчера я и М. Ф. были выбиты из колеи. К нам явилась Валя, которую мы хотели сделать своей воспитанницей. Мы были на службе, и она прошла к соседям. Там объяснила, что голодна, ослабла, у ней нет сил и пришла ночевать к нам. Мы живём в передней, и у нас даже метра нет свободного, на котором можно было бы положить человека. Сама Валя опустилась, не мылась несколько месяцев, черна от грязи, волосы слиплись в комки, завшивела, глаза помутившиеся, лицо отекло от большого употребления воды. Покуда сидела у них, свалилась со стула», - из дневника Князева.

Missing материал.

О том, что происходило вокруг, писал и школьник Юра Рябкин. Подробные наблюдения любознательного подростка отражают весь страх блокадного города. С первых дней войны он описывает свою жизнь, ещё не зная, какие испытания выпадут на его судьбу. Юра на страницах блокнота рассказывает о том, что он читал, о том, как играл с друзьями. Постепенно мысли мальчика начинают занимать военные операции, позже появляются свидетельства голода. Школьник ведёт диалог с собой о собственном поведении, судьбе, надеется на эвакуацию. На последних страницах Юра ждёт смерти.

«А ведь что со мной было? Ел кота, воровал ложкой из котелков Анфисы Николаевны, утаскивал лишнюю кроху у мамы и Иры, обманывал порой их, замерзал в бесконечных очередях, ругался и дрался у дверей магазинов за право пойти и получить 100 г. масла… Я зарастал грязью, разводил кучу вшей, у меня не хватало энергии от истощения, чтобы встать со стула, — это была для меня такая огромная тяжесть! Непрерывная бомбёжка и обстрелы, дежурства на школьных чердаках, споры и сцены дома с дележом продуктов… Я осознал цену хлебной крошки, которые подбирал пальцем по столу, и я понял, хотя, быть может, и не до конца, свой грубый эгоистичный характер. «Горбатого одна могила исправит» — говорит пословица. Неужели я не исправлю своего характера?» - дневник Юры Рябкина.

Для тех кто хочет знать и чувствовать ленинградская поэтесса Ольга Бергольц оставила циклы стихов, городские власти открыли музей обороны Ленинграда, Даниили Гранин и Алесь Адомович записали воспоминания блокадников.