Экономика России практически вышла из ограничений, связанных с ковидом. Ключевая ставка Банка России снижена до рекордного значения 4,25%. Однако движение в сторону технологической модернизации – главной цели советских и российских реформ – даже не намечается.
Эксперты все больше говорят о необходимости корректировки экономической стратегии. Исчерпала ли советская и постсоветская история способы внедрения инноваций в хозяйственную жизнь?
Ключевой принцип, господствующий сегодня в российской экономике был провозглашен на Гайдаровском форуме пять лет назад. Если в 2014 году главная тема встречи обозначалась как «Россия и мир: устойчивое развитие», то в январе 2015 она звучала - «Россия и мир: новый вектор».
Напомним, что мероприятие проходило на фоне обвальной девальвации рубля, за которой последовало резкое подорожание импорта. Руководители финансово-экономического блока российского правительства дали тогда в своих выступлениях прямой сигнал бизнесу на развитие несырьевого экспорта через модернизацию производства за счет экономии на оплате труда.
Известная поговорка гласит, что тот, кто погнался за двумя зайцами одновременно, не добудет ни одного. Перенеся её на экономические реалии, получим вывод, что невозможно одновременно получить технологический рост и усилить материальную мотивацию работников предприятий. Правда, популярная управленческая концепция тройственной ограниченности опровергает охотничью поговорку.
Согласно этой концепции, вполне можно поймать двух зайцев, а вот угнаться за тремя уже никак нельзя. Применительно к нашему кейсу три зайца – это три параметра какого-либо проекта: качество, цена и срок реализации.
В советской истории существовало две мега-стратегии, пытавшихся одновременно осуществить модернизацию производства и поднять уровень жизни людей. Это Новая экономическая политика 1921-1928 годов (НЭП) и так называемые Косыгинские реформы, проводившиеся с момента отставки Никиты Хрущева в 1964 году по начало семидесятых.
Вопрос о НЭПе подняли на Десятом съезде РКПб в марте 2021 года, после того как методы «военного коммунизма» привели к голодным бунтам. Советское правительство осознало необходимость использовать потенциал мелких крестьянских хозяйств, составлявших тогда основу экономики страны, для укрепления промышленности.
Селу дали вздохнуть свободнее - заменили продразверстку продналогом. Первоначально это был такой же натуральный сбор, только долю изымаемого урожая снизили вдвое, до 20%. Впоследствии налог перевели в денежную форму.
Остатки урожая предполагалось направить через механизмы свободной торговли на приобретение сельхозмашин и оборудования, что давало бы загрузку заводам. Параллельно разрешили открывать частные компании с числом наемных работников не более двадцати. Госпредприятия объединили в тресты и перевели на рыночные принципы работы.
«Если капитализм восстановится, значит восстановится и класс пролетариата, занятого производством материальных ценностей, полезных для общества, занятого в крупных машинных фабриках, а не спекуляцией, не выделыванием зажигалок на продажу и прочей «работой», не очень-то полезной, но весьма неизбежной в обстановке разрухи нашей промышленности» - писал Владимир Ленин в программной работе «Новая экономическая политика и задачи политпросветов».
К 2026 году, то есть за пять лет реформ, были превышены объемы выпуска продукции Российской империи 1913 года. Сначала в сельском хозяйстве, а затем и в промышленности. Среднегодовой темп прироста национального дохода составлял с 1921 по 1928 год 18%.
Реформы погорели на разбалансированности цен – сельхозпродукты покупались дешево, а тракторы стоили дорого. В результате крестьяне начали удерживать излишки. Кроме того мелкие хозяйства не могли позволить себе сложную технику, и обходились старинными плугами и боронами на лошадиной тяге.
Правительство могло пуститься в тонкую настройку ценообразования и создавать материальные стимулы для кооперации. Но это не обещало быстрого успеха, поэтому перешли к принудительной коллективизации крестьян. Чтобы объединившись, они смогли покупать тракторы и все необходимое для индустриального сельского хозяйства.
Используя терминологию тройственной ограниченности, власти не захотели жертвовать сроками, а подняли цену, то есть издержки реформ. Имеются в виду репрессии и новое снижение уровня жизни на селе. Индустриализация прошла быстро и относительно качественно. Однако будучи реализована за счет большинства населения, она имела ограниченный потенциал для естественного развития.
На её «парах» Советский Союз дожил до начала шестидесятых годов. Спустя год после первого полета в космос Юрия Гагарина, то есть в 1962 году в газете «Правда» вышла статья экономиста, профессора Харьковского госуниверситета Евсея Либермана «План, прибыль, премия». В ней были изложены идеи, которые потом легли в основу так называемых Косыгинских реформ. Их основные принципы: децентрализация и рыночные механизмы в промышленности и сельском хозяйстве, материальное стимулирование на всех уровнях, от рабочих до директоров.
Понятие прибыли было даже закреплено впоследствии в советской Конституции 1977 года: «Руководство экономикой осуществляется на основе государственных планов экономического и социального развития, с учетом отраслевого и территориального принципов, при сочетании централизованного управления с хозяйственной самостоятельностью и инициативой предприятий, объединений и других организаций. При этом активно используются хозяйственный расчет, прибыль, себестоимость, другие экономические рычаги и стимулы».
За пять лет, с 1965 по 1970 год среднегодовой темп прироста национального дохода увеличился с 6,5 до 7,7. А главное, что удалось добиться увеличения выпуска продукции меньшими производственными мощностями – улучшилась фондоотдача.
На этом этапе власти, как и в конце двадцатых годов, решили ускорить процесс и поддались соблазну пустить значительно возросшие доходы от экспорта нефти на массовую закупку потребительских товаров за границей. Поступиться уровнем жизни населения было невозможно - после торжественного заявления Никиты Хрущева на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года о наступлении коммунизма в виде товарного изобилия к 1980-му году.
Если с конца двадцатых реформаторы проводили индустриализацию за счет народа, то в конце семидесятых пожертвовали технологиями. Постепенно отечественная одежда, обувь, мебель, электротехника, даже продукты питания стали восприниматься гражданами СССР как второсортные даже по отношению к товарам из соседних социалистических стран.
Перестройка, последовавший за ней распад СССР и построение российского капитализма девяностых были, по сути, продолжением этого процесса. С той разницей, что контролируемое усиление самоорганизации сменилось обвальным. Это был некий «военный капитализм» подобный «военному коммунизму» времен гражданской войны.
После дефолта 1998 года стало понятно, что госрегулирование нужно возвращать в экономику. Дальше российское правительство последовательно наступало на те же грабли, которые привели к поражению НЭП и Косыгинские реформы. Только в обратной последовательности. Сначала конвертировало нефтяные сверхдоходы в рост уровня жизни без параллельного развития передовых технологий. Затем, с 2015 года, безуспешно пыталось наверстать технологическое отставание за счет людей.
Возможно, пришло время замахнуться на одновременный прогресс с технологиями и зарплатами. Только, согласно концепции тройственной ограниченности, не удастся безболезненно пытаться подогнать процесс. Это как байка об английском газоне, секрет качества которого в многолетней регулярной стрижке.
