Не одно десятилетие отечественное академическое сообщество пытается ускоренно наращивать свои наукометрические показатели, в первую очередь уровень цитируемости статей. Ощутимого успеха достичь не удаётся. Хотя количество публикаций в журналах, индексируемых ведущими научными поисковыми интернет платформами Scopus и Web of Science, за десять лет выросло вдвое. В 2009 году страна выдала в мир 65 тысяч статей, в 2019 – почти 137 тысяч.
Научный фонд США сегодня ставит Россию на 7 место по публикационной активности. Тем не менее, индекс цитируемости (Field-Weighted Citation Impact, FWCI) соответствует 38-му месту в мире. Результат хуже, чем у Индонезии, Ирана, Малайзии, Бразилии и Турции.
Эксперт одного из крупнейших мировых научных издательств Elsevier Андрей Михайлов детально проанализировал это несоответствие и дал развёрнутый диагноз. Низкое цитирование обусловлено комплексом параметров. В частности, недостаточной долей публикаций в высокорейтинговых журналах первого квартиля (Q1- 18,9% при 70% и выше у стран-лидеров), слабой вовлеченностью российских исследователей в международное сотрудничество, зачастую не самой актуальной тематикой научных работ, и даже не слишком внушительными списками использованной литературы в статьях.
Все эти причины можно, пожалуй, считать прямым следствием формализма и погони за количеством в ущерб качеству. Именно этот печальный факт, а не предвзятость издателей, например, мешает повысить авторитет. Внимание к отечественной науке априори всё еще достаточно высоко. В мире хорошо помнят химика Дмитрия Менделеева, физиолога Ивана Павлова, физика Льва Ландау, экономиста Николая Кондратьева и многих других выдающихся учёных. Вероятно, поэтому показатель просмотра российских научных публикаций даже выше, чем у США и Великобритании.
От нас всё ещё многого ждут, с интересом встречают новые публикации. Но, к сожалению, ожидания часто оказываются обманутыми. Дельту между уровнями просмотров и цитированием можно, пожалуй, воспринимать как показатель разочарованности. У России он один из самых высоких.
Стране явно не хватает ярких звёзд в науке, которые формировали бы интеллектуальный имидж державы, и подтягивали общий академический уровень. В разрезе персон критерии успешности всё те же. Например, Индекс Хирша (h). Для современного учёного – это всё равно, что погоны в армии. Значение h более 150 характеризует своего рода маршалов мировой науки, 90 -150 – генералы, и так далее. Спрашивается, как страна может рассчитывать на высокий общий уровень цитируемости, если в глобальном ТОП-200 по Индексу Хирша присутствует только один наш соотечественник, да и тот – бывший?
Речь идет о биологе Евгении Кунине. Он выпускник биофака МГУ, работал в Московском институте микробиологии, но с 1991 года является сотрудником Национального центра биотехнологической информации США.
Или обратим внимание на последнего на сегодня российского нобелевского лауреата (2010 год), создателя графена физика Константина Новосёлова. Он хоть и остается гражданином РФ, но в 1999 года перебрался сначала в Нидерланды, потом в Великобританию. Его альма-матер – Московский Физтех. Стартовое место работы – Институт проблем технологии микроэлектроники РАН в Черноголовке. Но в западной прессе его презентуют не иначе как «сэр Константин», памятуя о получении рыцарского титула сразу в двух европейских странах.
В одном из интервью в июле 2019 года Новосёлов рассказал, что на последних курсах Физтеха еще даже не задумывался о науке и большую часть времени посвящал модной тогда теме предпринимательства. В результате стал одним из совладельцев строительной компании. В какой-то момент бизнес надоел. Новосёлов пошёл в аспирантуру, но здесь, в отличие от монтажных работ, отечественная «нива» не сулила захватывающих перспектив. Пришлось перебираться на Запад.
Из таких вот отдельных судеб и складывается общая картина состояния науки в стране. Престиж учёного за последние годы немного повысился, по сравнению с девяностыми. Но не принципиально. По данным Высшей школы экономики, исследовательская деятельность по-прежнему менее желательна для выпускников школ с точки зрения их родителей, чем труд архитектора, дизайнера, финансиста, инженера, предпринимателя, врача, юриста, программиста. Хотя она все-таки уже престижнее, чем военная служба, административная или учительская стезя.
С перспективными учёными в России до сих пор происходит примерно та же история, что и с интересными технологическими стартапами. Любая научная персона, выходящая за рамки формализма и публикаций ради рейтинга, тут же становится объектом мягкого рекрутинга. Так уж сложилось, что на нашей почве самые перспективные исследователи появляются лишь в качестве рассады, которая может качественно развиться только будучи пересаженной в чужой более питательный грунт.
Почему же в новой России не складывается благоприятная среда для научных изысканий? Может быть из-за недостаточного финансирования? Это было бы еще поправимо, распаковали бы Фонд национального благосостояния, например. Но, к сожалению, дело не в деньгах, по крайней мере, не в объеме финансирования. От мировых лидеров - США и Китая - Россия (9 место) здесь конечно, отстает. Их ассигнования в отрасль в 2019 году составили соответственно $582 и $468 миллиардов. Российские $44 миллиарда – капля в море. Но Китай при всех своих громадных научных инвестициях совсем незначительно опережает Россию по уровню цитирования. Великобритания же тратит на науку сопоставимую с РФ сумму - $54, но по цитированию опережает даже США, приближаясь к лидерам – Гонконгу и Сингапуру.
«Форпост» далёк от того, чтобы обвинять учёных в компомолитизме. Современная исследовательская среда высокомобильна. Множество профессоров относятся к категории новых кочевников, свободно перелетающих (точнее перелетавших до наступления эры ковида) из одного университета мира в другой. Но «порт приписки» всё-таки никто не отменял. По крайней мере, в том случае, когда речь идет об общих наукометрических показателях той или иной страны.
Проблемы цитирования в России схожи с ситуацией, например, в Индии и Китае. Эти страны тоже резко нарастили публикационную активность, но не добились частого упоминания у коллег. Что объединяет наши страны? Первое что приходит в голову – статус развивающихся, а не развитых. Он выражен в низких значениях Индекса человеческого потенциала (ИЧП), рассчитываемого Организацией объединенных наций на основе данных об уровне жизни людей, образования и долголетия.
Лидеры по цитированию - Сингапур, Гонконг, Финляндия, Нидерланды, Бельгия – находятся в числе наиболее развитых с точки зрения человеческого потенциала территорий. Россия, согласно последнему исследованию ИЧП отнесена на 52 место. Китай, несмотря на свой громадный валовой внутренний продукт на 85-м месте, Индия на 131-м. Прослеживается зависимость: чем выше уровень благосостояния, здоровья и образования в стране, тем более плодородный там научный базис, и соответственно, тем чаще над его поверхностью пробиваются серьезные учёные.
Из сопоставления ИЧП и цитируемости научных статей можно вывести прогноз изменения последнего показателя в ближайшие годы. В России он скорее всего будет падать. Например, потому, что мы являемся единственной страной, где на протяжении последних 20 лет идет постоянное сокращение количества исследователей. Потеряли уже 182 тысячи человек.
Можно возразить, что страна избавляется от наследия СССР, в котором развелось неоправданно много научных кадров. Но, если и был перебор, то он давно ликвидирован. По соотношению исследователей к общему числу занятых в экономике Россия сегодня уступает, например, Великобритании, Германии, Канаде, Корее, Тайваню, Франции, Японии.
Второй факт, подтверждающий неутешительный прогноз падения уровня цитируемости - сокращение доли коммерческих компаний в структуре организаций, расходующих деньги на науку и инновации – с 40,2% до 33% с 2010 года. Незаинтересованность бизнеса в высокотехнологичных разработках не оставляет исследователям (по крайней мере в прикладной науке) выбора: имитировать бурную деятельность в надежде на лёгкие гранты, или перебираться за рубеж.
