В первые дни осени часто бывает немного грустно: год неотвратимо мчится к холодной зиме, школьники неотвратимо мчатся к урокам, жизнь большинства офисных работников перестаёт напоминать сонное лето, и им приходится работать в другом темпе. Для поддержания меланхоличного состояния и осознания неизбежности происходящего в этот раз на выходных советуем почитать сборник короткой прозы писательницы Линор Горалик «Мойра Морта мертва».
Героини заглавного рассказа — три мойры, мифологические богини судьбы. Только живут они в городе, подозрительно напоминающем блокадный Ленинград, и зовут их не так же, как древнегреческих, а Нона, Морта и Децима.
«"Дорогие мои петровчане", — произносил бархатный голос, и Мортинька представляла себе, что идёт он из глубин такой же, как ее собственная, двухкомнатной квартиры где-то в их городе — в городе, которого она никогда не видела, кроме как из окошка, хоть и жила не то чтобы в центре, но в месте приличном, даже престижном, и как только порядочные люди до войны не крутились, чтобы сюда переехать: и Кировский заводик, где три четверти города работает, совсем близко, и вид на Финский залив открывается светлый, русский, благостный, и до центра на трамвае всего ничего, можно даже пешочком пройти».
Одна из мойр прядёт нити жизни людей, вторая отмеряет длину, а третья отрезает. Отрезает Морта — не зря её имя однокоренное с латинским mortem, смерть. Но, как выясняется, несмотря на своё божественное происхождение, мойры Горалик не бессмертны. Морта, или Мортинька, как зовут её в рассказе, сбегает из квартиры и попадает под бомбёжку.
Погибнув, Мортинька закрывает своим телом инвалида Иосифа, и сёстры Нона и Децима забирают его к себе. Им необходимо взять хоть кого-то на замену Мортиньке, иначе люди будут только мучиться, а умирать перестанут. Казалось бы, что плохого? Но на самом деле — ничего хорошего. Горалик описывает, как люди часами страдают от смертельных ранений, а скончаться не могут. Не зря про смерть часто говорят — отмучиться, успокоиться.
«...в десяти километрах отсюда братья-близнецы Авель и Лёша, отправленные за километр от линии Петровского фронта рыть братскую могилу на две тысячи человек при помощи двух лопат и одной тачки, стояли в пустом недоумении: наступала ночь, звуки боя заглохли, проснулись и заорали ночные насекомые, но тел всё не было и не было, и братья стояли у кривого котлована с чувством глубочайшей обиды на всех, кто не лёг в эту апрельскую землю, над которой они поработали до кровавых мозолей».
Горалик совмещает древнегреческую мифологию и библейские притчи, мифы и историю, мир живых и мир мёртвых. Для её творчества вопросы жизни и смерти вообще ключевые: какой бы текст она ни писала, взрослый ли, детский — в первую очередь он получается про смерть.
Таковы и большинство рассказиков в первой части книги. Это сборник ультракороткой — иногда буквально на несколько строк — прозы, который называется «Короче». Все тексты для него написаны вербатимом, подражанием разговорной речи, и большая часть балансирует на грани между смешным и грустным.
«И пока Алёше пытались поставить капельницу в прозрачную лапку, врач этот животом вытеснил её в коридор и сказал медленно и протяжно: "Только не надо драму устраивать. Драмы не надо тут. У меня вот тоже было три сына, а теперь два, и я не устраиваю драму, а разговариваю тут с вами, как идиот"».
Мужчина борется с кротами, и эта маленькая война рушит его жизнь и психику («Норные»). Напряжённая поездка в надоевшую «Икею» оборачивается выбором кровати умершему родственнику («По-человечески»). Женщина поёт песню о том, что она маленькая девочка, которая танцует и любит Сталина, после чего её, горячую от высокой температуры, уводят в палату в инфекционной больнице («Соло»). Отправитель закодированного послания на войне обнаруживает, что командование над ним смеётся («Приём»). Дети играют в панихиду и ругают кого-то мёртвого, а потом понимают, что это была их любимая собака («Чапа»). Это лишь пять сюжетов из семидесяти с лишним. Читателю предлагается достроить контекст этих маленьких историй, придумать, что представляют из себя герои, понять, какой была их жизнь и как они себя чувствовали — или просто воспринять эти тексты как трагикомические миниатюры.
Проза Линор Горалик кому-то может показаться странной, из кого-то — ненароком вынуть душу, кого-то — очаровать. Но что однозначно: Горалик предлагает такой взгляд на человека, жизнь и смерть как категории, который не похож ни на чей в современной русской литературе. Благодаря этим текстам можно здорово натренировать умение видеть мир немного по-другому.
Линор Горалик. Мойра Морта мертва. М.: Центрифуга, Центр Вознесенского, 2021. — 186 с. (18+)
