Экономические реформы чилийского диктатора Аугусто Пиночета за прошедшие 45 лет заслужили самые разные эпитеты – от очистительного чуда до национального бедствия. Идейный вдохновитель преобразований – североамериканский экономист Милтон Фридман – в 1976 году, спустя два года после запуска в Чили «шоковой терапии» по его рецептам получил премию имени Альфреда Нобеля.
Среди достижений, за которые наградили автора монетарной теории, указана «практическая демонстрация сложности политики экономической стабилизации». Страна стала, по сути, полигоном для обкатки макроэкономических выкладок чикагского теоретика.
Биографы Пиночета пишут, что он с энтузиазмом воспринял предложения об отстранении государства от регулирования экономики после того как Фридман сравнил её с собакой: раз уж некоторым породам требуется отрубать хвосты, то гуманнее делать это сразу, а не по частям.
Придя к власти в результате переворота группа чилийских военных столкнулась с экономическим кризисом, который и был главной причиной свержения социалистического правительства Сальвадора Альенде 11-го сентября 1973 года.
Социалисты проводили политику национализации, снижения безработицы и повышения зарплат. Усилилась инфляция, и правительство не смогло её удержать. В 1972 году к этой проблеме прибавилось резкое падение мировых цен на медь – основной экспортный товар Чили. Пришлось объявить дефолт по внешним долгам.
Взяв власть, генералы встали перед необходимостью реформ. Вот тут-то и пришлись ко двору так называемые «чикагские мальчики» - группа чилийских экономистов, разделявших идеи Милтона Фридмана о невмешательстве государства в хозяйственный процесс.
Собачий хвост, которым Фридман проиллюстрировал свои выводы – ни что иное как, рост доходов чилийцев, значительно выросший и спровоцировавший инфляцию при Альенде. «Шоковая терапия» упрощенно состоит в том, чтобы освободить бизнес от всех социальных тормозов, дождаться естественной стабилизации на максимально низком уровне доходов большинства населения, а потом запустить экономический рост через планомерное вливание денег в экономику.
«Чикагские мальчики» начали с сокращения наполовину государственных инвестиций, снижения зарплат и запуска приватизации. По сути, в собственности государства из крупнейших активов остался только главный экспортер – медная компания Codelco.
Оттолкнувшись от дна, уже спустя пару лет валовой внутренний продукт страны начал демонстрировать рост около 6%. Этот результат сразу же был отмечен в мире как успех реформ Пиночета.
Критики «чилийского экономического чуда» говорят о подрыве национальной промышленности и малого предпринимательства, падении средней зарплаты ниже уровня 1970 года, усилении социального расслоения.
Парадокс «шоковой терапии» в том, что экономический рост и общее оздоровление макростатистики сопровождаются структурными сдвигами в сторону «банановой республики». И не важно, что играет роль бананов. Медь, как в Чили, или углеводороды как в России, которая, как известно, во многом пошла по чилийскому пути. Кто-то называет этот процесс интеграцией в международное разделение труда. Другие – рискованным монобизнесом, полностью зависящим от спекулятивных колебаний.
Экспортный фактор и сыграл против экономической политики, под которой подписался диктатор. После непродолжительного взлета цены на медь начали длительное движение вниз. В начале восьмидесятых начались банкротства промышленных компаний и банков.
Центробанк Чили отреагировал на падение экспортной выручки девальвацией национальной валюты с одновременным повышением кредитных ставок (точно как в России в 2014 году). Начались банкротства промышленных компаний и банков. И тогда Пиночету пришлось прибегнуть к отвергнутому им ранее рецепту социалистов – провести национализацию. Только это уже была национализация убытков, а не прибылей.
В середине восьмидесятых в Чили провели вторую приватизацию. Выкупленные у банкротов предприятия перешли к новым владельцам. В основном транснациональным компаниям. Через какое-то время цена меди снова пошла вверх. За ней потянулся и ВВП. Кто-то опять назвал это чудом.
Сегодня Чили – типичная сырьевая страна третьего мира без среднего класса, встроенная в международное разделение труда. Уровень безработицы до вспышки коронавируса находился в районе 7% (сейчас 11,2%). Средняя зарплата – чуть более 900 долларов США (выше, чем в России, но это потому, что в 2016 году президент страны Мишель Бачелет инициировала значительный рост зарплат после того как её рейтинг поддержки упал до 15%). Уровень инфляции в последние годы колеблется на между 2,5 и 4 процентами.
Пожалуй, главный вывод, возникающий в результате знакомства с «чилийским чудом» состоит в том, что политическое устройство и форма правления в стране ни как не определяют её экономики. Диктатор может быть ультрарыночником, а сторонник парламентаризма – предпочитать механизмы государственного перераспределения. Обоим рано или поздно приходится иметь дело с предопределенностью той или иной роли страны в мировом разделении труда.
Все-таки проще выровнять макроэкономические показатели, которым последователи Фридмана отводят столь высокое значение, чем создать в масштабах государства надежный источник дохода. Особенно, чтобы он не был слишком зависим от колебаний мировой конъюнктуры. Страны с моно-экономикой, такие как Чили, да, пожалуй, и Россия, всегда сильнее страдают от циклических кризисов, чем те, кто смогли диверсифицировать свою индустрию. А в периоды структурных сдвигов такие экономики могут потерять всё.
