Депутат петербургского ЗакСа Борис Вишневский попросил Смольный раскрыть планы по возведению в Кузнечном переулке музея-квартиры Достоевского. Новое здание, внешне напоминающее торговый центр, может появиться на месте сквера.
В современном градостроительном и архитектурном деле «заметно» значит «дорого». Петербургу вслед за амбициозной концепцией гигантского мемориала в память об обороне и блокаде Ленинграда грозит ещё и гигантский новый музей Достоевского. Вы спросите – зачем? Точно вам не скажет никто. Каждому в этой жизни хочется оставить свой след или, как минимум, наследить. Тяготение к крупным формам в архитектуре и градостроительстве особенно заметно в эпоху самоутверждения нации. Но, очевидно, что затеявшие эти «стройки века» креативные товарищи руководствовались благородным резоном, типа, «чтобы лучше помнили». Известно, что сами блокадники к идее гигантомании в такой деликатной теме, как Блокада Ленинграда, отнеслись настороженно. Всё правильно – не тот повод, чтобы давить на национальную память о голоде и лишениях миллионами кубов бетона. Это ж вам не «Ельцин-Центр». Но дело сделано. Проект утвердили. Конкурс провели. Денег под такое дело, можно даже не сомневаться, дадут. Поэтому сроки сдачи пообещали довольно уверенно… Это вам не какая-нибудь «Зенит-Арена»…
Другое дело – память народа о Блокаде. Это не может быть «инвестиционным проектом». Это не может быть даже музеем, при всём уважении. Это не может быть никакой «директивой». Власть гораздо больше бы сделала для этой памяти и для воспитания уважения к ней, если бы блокадники были этой властью обласканы, а не мыкались бы, как до последнего времени, по коммуналкам и углам. Здесь нищета материальная порождает нищету духа. Можно отгрохать гранитно-бетонные мемориалы и золотом выбить на камне «Никто не забыт». Но, если блокадник унижен нищетой и квадратными метрами, как это бывало не раз и не два, а – тысячи, то внуки блокадника, видящие все это, плевать хотели и на мемориалы с монументами и на воплощённую в камне «память». «Это нужно не мёртвым, это нужно живым».
Ну, а что касается «хайтековского» музея Достоевского, то у самого Фёдора Михайловича, увы, не спросишь. Разве что вспомнишь его знаменитое изречение из «Братьев Карамазовых», написанных здесь же, в Кузнечном переулке, рядом с местом предполагаемого гиганта-музея в честь автора: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил». Вряд ли авторы гигантского замысла примут это выражение на свой счёт. А зря. Потому, что память о великом не означает обязательную величину памятников. Величиной можно разве что удивить и поразить. Величина как раз и годится, чтобы «оставить след». А вот величием лечат пошлость, фальшь, низость. Величием избавляют от греха… То есть величина не всегда соответствует величию. Да, у нас почти 40% в стране вообще не читают книг! В том числе и, не побоюсь ошибиться, Достоевского не читают в первую очередь. Ей Богу, для памяти о Достоевском – достаточно просто его чтения. Но чтобы человек находил смысл и отраду в чтении, нужны совсем иные усилия государства и общества, чем те, что тратятся на поиски денег, площадок под стройку и бетон.
Вы что же думаете, 4-этажный модерновый музей классика заставит кого-то его перечитать? Впрочем, на это есть тоже разные мнения. В РПЦ есть немало сторонников идеи «церкви шаговой доступности». Мол, куда бы не пошёл грешный человек, выйдя их подъезда, - обязательно упрётся неверующим носом в дом Господа: не захочешь, а зайдёшь... Это вам не какие-нибудь «скитания блудного сына» Тут «вера с доставкой к дому»: «Как? Вы ещё не покаялись? Тогда мы летим к вам!» Современному человеку, пред которым простираются не два библейских пути, а двадцать две тысячи дорог, просто жизненно необходима духовная пристань, где можно наконец отдохнуть от рыночных проблем спроса и предложения. У протестантов – у тех вообще «Бог в мобильнике на первой кнопке».
Я-то, по скудоумию, полагал, что вначале человек ищет в себе Бога, а затем уже только – место, где Богу помолиться. Как справедливо писали в прошлом веке сентиментальные девушки, даря ухажерам свои чёрно-белые фото, «Лучше вспомни и посмотри, чем посмотри и вспомни». Но эта логика напрочь разбивается о современные тренды. Даже Георгий Полтавченко не устоял перед веяниями века и, вместо того, чтобы кропотливо объяснить горожанам глубоко интимное почему и как назрела необходимость передачи Исаакиевского собора церкви, скучно постановил: «Вопрос решён». Вот и в деле укрепления народной памяти и уважения через гигантские проекты, слышится отголосок чиновничьих «решённых вопросов».
Известны, как минимум, два способа, чтобы оставить след в истории: один эффективный, другой эффектный. Можно эффектно наследить в истории. Чем занимаются, к примеру, все пост-модернисты, паразитирующие на истинных ценностях и превращающие их в модную «штучку» на продажу. Можно, к примеру, сделать инсталляцию из клизм, установленных вместо куполов на храмах и выдать их, как это сделал плутоватый Марат Гельман, за «образ все очищающей церкви». По мне – так подобные «следы в истории» - «чистейшей прелести чистейший образец» для право применения 282-ой статьи УК РФ. Но можно пойти, желая оставить на земле след, по более занудному и не такому эффектному пути. Можно просто построить новый храм. А ещё лучше – попробовать построить храм в своём сердце и жить по совести. Можно служить людям и личным примером «пробуждать добрые чувства». Глядишь, по твоим следам пойдут дети и внуки. Но ты не сможешь сказать им «Вопрос решён». Потому, что этот самый вопрос – оставить след в жизни или «наследить» - каждый решает индивидуально. Не об этом ли хотел сказать на совещании по инвестициям в Правительстве города, обсуждавшем идею нового музея Достоевского, Игорь Албин, когда деликатно намекнул, что, вместо замаха на колоссальные инвестиции «В Достоевского», неплохо бы попросить бизнесменов отремонтировать фасады ещё по 18 петербургским адресам, которые связаны с Достоевским. Но поддержан не был. Так что, получается, лучше наследить, чем оставить след.
Валерий ТАТАРОВ
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
