Два месяца назад, в рамках послания Федеральному Собранию, Президент России предложил вернуться к традиционной системе обучения в вузах для того, чтобы сократить дефицит инженерных кадров. Его основной причиной, как полагают эксперты, стало именно засилье образовательных программ, рассчитанных на подготовку бакалавров, то есть на четыре года, – за это время технические университеты попросту не успевали подготовить компетентных молодых специалистов, востребованных на рынке труда. В итоге их адаптация на реальном производстве затягивалась, что демотивировало, как самих выпускников, так и работодателей.
Выход из Болонского процесса, навязанного нам Западом 20 лет назад, вне всяких сомнений, обязательное условие для устойчивого социально-экономического развития страны. Ведь в противном случае сохранить преемственность поколений в науке и промышленности, а значит и технологический суверенитет, будет практически невозможно. Началась ли уже реформа отечественной высшей школы? Этот вопрос «Форпост» решил задать ректору Санкт-Петербургского горного университета Владимиру Литвиненко.
- Владимир Стефанович, можно ли говорить о каких-то предварительных результатах, достигнутых в ходе реализации предложений Владимира Путина?
Владимир Литвиненко: Пока говорить абсолютно не о чем. Никто не собирает ректоров и не выясняет, по каким направлениям подготовки, например, у нас есть программы специалитета, а по каким – нет. Какие специальности требуют увеличения сроков обучения, а где достаточно и четырёх лет занятий. Отсутствует интерес к выявлению лучших образовательных стандартов, оптимально сочетающих в себе теоретические курсы, лабораторные работы, учебные и производственные практики, с тем, чтобы внедрять их повсеместно.
На дворе – апрель, работа с абитуриентами уже заканчивается, скоро ЕГЭ. Но у нас даже нет документа с перераспределением контрольных цифр приёма. И мы не очень хорошо понимаем, на что ориентировать старшеклассников. Очевидно, что в свете инициативы Президента уже в следующем учебном году число бюджетных мест на специалитете в технических университетах должно быть, как минимум, больше, чем на бакалавриате. Но пока к этому нет никаких предпосылок.
- Но это же нонсенс, чуть ли не саботаж. Как вообще такое может происходить?
Владимир Литвиненко: Приведу небольшой исторический пример. Когда началась Великая Отечественная война, стало понятно, что одно из условий будущей победы – это создание сплавов, способных увеличить прочность танковой брони, оружейных стволов, комплектующих самолётов и так далее. Этого можно было добиться за счёт легирования стали никелем в сочетании с хромом и молибденом. Но профильного производства в стране на тот момент ещё не существовало.
Так вот, перед учёными и инженерами быть поставлена чёткая задача – создать его в тылу. Норильский ГОК должен был получить первую тонну электролитного никеля, то есть осуществить конечную стадию передела этого металла, к 1 мая 1942 года. Для того, чтобы это произошло, работали все механизмы государственной машины, сверху донизу. Несмотря на войну, комбинат, насколько возможно, был обеспечен всеми необходимыми для получения результата кадрами и материалами. В итоге первая плавка была выдана уже в конце февраля, когда завод ещё не был достроен, то есть люди там фактически работали на улице.
Аналогичные процессы шли в Казахстане, где на базе Балхашского медного комбината в том же году было организовано производство молибдена. Благодаря слаженной и, вне всяких сомнений, героической работе инженеров, учёных и должностных лиц уже в августе 42-го в Нижнем Тагиле начинается изготовление танков, которые обладают несомненными конкурентными преимуществами перед «Тиграми» и «Пантерами». Советские - более лёгкие и маневренные, их броня значительно тоньше, но в то же время крепче – она способна выдерживать попадание снарядов противника с гораздо более близкого расстояния, чем немецкая техника.
Теперь вернёмся в сегодняшний день. Наш Президент – созидатель. Он внёс абсолютно верное и своевременное предложение. Но его реализация зависит от того, насколько гармонично работают механизмы государственного регулирования, причём на всех уровнях вертикали власти. Но они, к сожалению, крутятся со скрипом.
Нет персональной ответственности, почти никто не проявляет личной инициативы, поскольку считает её наказуемой. Все ждут прямых указаний сверху, предпочитая в их отсутствие двигаться по инерции вместо того, чтобы решать государственные задачи. Ситуация усугубляется тем, что ни один министр не несёт полной ответственности за ту сферу деятельности, которой руководит, что приводит к полнейшей безнаказанности и отсутствию реальных результатов.
Прямо противоположенный пример: российский военно-промышленный комплекс сегодня работает, как часы, и во многом это происходит именно благодаря чёткому государственному управлению – понятной постановке задач и созданию условий для их выполнения. Но добывающая и перерабатывающая промышленность, а также высшая школа, которая готовит инженерные кадры для работы на горнорудных и нефтегазовых предприятиях, нуждаются в госрегулировании ничуть не меньше. Это краеугольные для устойчивого развития нашей страны сферы, они требуют постоянного и повышенного внимания.
- Вы сказали, что министерства не несут полной ответственности за вверенный им участок работы. Что это значит?
Владимир Литвиненко: Допустим, разработка квалификационных требований к работникам и номенклатуры специальностей входит в функционал Министерства труда. То есть именно там определяют, в каком количестве инженеров, и в каких именно, нуждается отечественная экономика. А план приёма на бюджетные места в университетах и государственные стандарты высшего образования утверждает, естественно, Минобрнауки. Получается, что решением взаимосвязанных между собой задач занимаются две параллельные структуры.
Возникает парадоксальная ситуация. Руководство предприятий жалуется на острый дефицит компетентных кадров, вузы говорят, что на их подготовку не выделено квот, а Министерство, в свою очередь, пеняет на своих коллег из Минтруда, поскольку ориентируется на цифры и стандарты, которые готовят его специалисты. Но разве можно сформировать государственный заказ на подготовку инженеров в условиях, когда нет единоначалия?
Есть такая поговорка: у семи нянек дитя без глазу. Она очень точно характеризует не столько ход реформы высшей школы, сколько работу системы государственного управления в целом. В то же время история учит нас, что научная и инженерная мысль в России работали с максимальной продуктивностью именно в те периоды, когда рычаги регулирования были сосредоточены в одних руках.
Например, Берг-коллегия, созданная Петом I в 1719 году, обладала всем спектром полномочий для повышения эффективности работы рудников и металлургических заводов. Она занималась организацией экспедиций для поиска новых месторождений, отводом земель под строящиеся производства, льготным кредитованием промышленников, научными исследованиями образцов руд и металлов, освобождала инженеров от воинской повинности, а в случае необходимости устанавливала цены и определяла приоритетных покупателей.
Кстати, именно это ведомство выступило инициатором создания в России первого высшего технического учебного заведения – нынешнего Санкт-Петербургского горного университета, который в этом году отмечает своё 250-летие. Четверть тысячелетия назад, как и сегодня, в нашей стране наблюдался колоссальный дефицит кадров, что и послужило причиной основания училища по горной части. Первым его ректором стал Президент Берг-коллегии Михаил Соймонов.
- Почему российская высшая школа и научная мысль оказались оторваны от реальной экономики? И возможно ли вернуть эту коллаборацию?
Владимир Литвиненко: Сегодня мы в очередной раз убедились, что основа любой экономики мира – это контроль минеральных ресурсов. То есть возможность своими собственными силами вести геологоразведку и добычу полезных ископаемых, вовлекать их в глубокую переработку и создавать инновации, необходимые для производства уникальных товаров конечного потребления.
Это было известно и во времена Советского Союза, когда наука и образование представляли собой конгломерат, работа которого стимулировала развитие всей страны. Наши учёные и инженеры создали мощный научный задел, благодаря которому нам удалось первыми полететь в космос, «приручить» мирный атом, стать мировым технологическим лидером.
Обретение этого статуса стало возможным, прежде всего, благодаря созданию лучшей на планете системы высшего образования, которую копировали многие западные страны, а также мудрой государственной политике в сфере управления минеральным сырьём. Тогда, например, считалось, что на каждую добытую тонну полезных ископаемых, особенно углеводородов, необходимо поставить на баланс полторы тонны. Во многом, именно такая стратегия позволила нашей стране найти точку опоры и совершить резкий экономический спурт после беспрецедентного кризиса 90-х годов ХХ века.
Но именно тогда, в девяностые, произошла ментальная трансформация нашего общества, неизбежная при таком масштабном потрясении, как распад страны, обнищание населения и сверхглубокий экономический спад. Многие догмы и идеалы тогда начали казаться сомнительными, чем и воспользовались наши западные экс-партнёры.
В их задачу входило разрушение столпов, на которые опирался Советский Союз, прежде всего, - образования и науки, поскольку в этом случае у России не было бы достаточного числа инженеров и учёных, чтобы создавать собственные технологии и эксплуатировать их. Параллельно нам навязывалась мысль о том, что ничего страшного не происходит, поскольку Запад всё сделает за нас – привезёт современные буровые, специалистов, добудет наши ресурсы и поделится доходами. Итогом, как все мы прекрасно помним, стали договора о разделе продукции, согласно которым основная часть прибыли доставалась иностранным компаниям, а того, что получали мы, едва хватало на выплату долгов, навязанных нам МВФ и Всемирным банком.
Вовлечение России в Болонский процесс и замена специалитета на бакалавриат стали неотъемлемой частью этой стратегии, пагубные последствия которой мы сейчас пытаемся нивелировать. Они заключаются в том, что мы отстаём в технологическом развитии от всех постиндустриальных стран и зарабатываем на коммерциализации объектов интеллектуальной собственности, то есть изобретений и полезных моделей, в 2-3 раза меньше, чем маленькая Швейцария.
Эту тенденцию необходимо срочно ломать, и я уверен, что нам удастся это сделать. Но лишь в том случае, если в стране будет сформирован пул учёных и инженеров, способных превратить инертный природный капитал в человеческий, социальный и натуральный. Не менее важно возвращение государству функции регулятора. Подчеркну – не работодателя, в его роли должны выступать частные компании, а именно регулятора.
Правительство обязано ставить перед горной отраслью и высшей школой конкретные задачи. От объёма сырья, которое должно быть переработано на отечественных предприятиях и направлено на производство продукции конечного потребления, до числа выпускников технических университетов, достаточного для того, чтобы обеспечить преемственность поколений в минерально-сырьевом комплексе.
Не менее важно прекратить увлекаться неолиберальной идеологией и со школьной скамьи оградить от неё детей. Нужно осознать, что она навязана нам нашими геополитическими противниками с единственной целью - ослабить Россию. То же самое можно сказать и о многих эфемерных проблемах, необходимость устранения которых сегодня активно муссируется на Западе. Например, об актуальности срочного отказа от ископаемого топлива и использования водорода в качестве энергоносителя.
Проблема в том, что сегодня не существует технологий, способных обеспечить подачу Н2 в кухонные плиты по аналогии с природным газом, поскольку водород горит при гораздо более высоких температурах, чем метан. По той же причине его невозможно сжигать на ТЭЦ – инфраструктурные возможности действующего оборудования в этом случае будут существенно превышены, что поставит под угрозу безопасность электростанции и работающих там людей.
Россия обладает колоссальными запасами природного газа – экологически чистого ресурса. Это наше конкурентное преимущество и нам следует его развивать. На петербургских дорогах уже ездят автобусы на СПГ и КПГ, каждый может убедиться, что это реальная, а не эфемерная технология, которая не только повысила рентабельность пассажироперевозок, но и позволила заметно сократить негативное воздействие на окружающую среду.
Стремление Запада любыми способами размазать суверенитет России и других стран, развалить центры силы, неподконтрольные ему, вполне понятно. Это своеобразная привычка, сформированная в эпоху колониализма, когда метрополии, прежде всего, Англия и Франция выкачивали из подконтрольных им регионов все возможные ресурсы, не отдавая взамен практически ничего. Эта привычка, давно ставшая частью ментальности, не позволит англосаксам и их союзникам изменить свою стратегию и перестроить взаимоотношения с другими суверенными державами. Очевидно, что стремления к равноправному и взаимовыгодному сотрудничеству от них ждать не стоит.
Прежние партнёрские взаимоотношения с Европой, в основе которых лежал доступ ЕС к сравнительно дешёвому российскому сырью, больше не вернутся. Надеяться на это не стоит. И вовсе не потому, что у нас возникли непреодолимые разногласия по украинскому вопросу, а потому, что США превратились в нетто-экспортёра ископаемого топлива и решили любой ценой забрать у нас этот рынок. Что им, собственно, и удалось.
Разворот на Восток и создание внутри страны собственных цепочек добавленной стоимости, начиная с первого звена – добычи сырья - и заканчивая выпуском продукции высоких переделов – сложнейшая задача. Решить её, а это обязательное условие для сохранения нашего суверенитета, без чёткой и внятной государственной политики в области образования, воспитания молодёжи и развития минерально-сырьевой базы будет крайне проблематично.
