II. Кризис в отношениях между Россией и Западом: истоки и варианты
С выходом из холодной войны и прежних внутриевропейских раскладов, с отказом от прежней идеологии и иллюзий в отношении доброй воли Запада, с восстановлением связи времён, исторической преемственности в своем развитии Россия утверждает себя как один из культурно-цивилизационных центров современного мира. Именно такая Россия – осмыслившая все богатство своего исторического опыта, включая позитивные элементы европейского наследия, – будет в состоянии внести свой уникальный вклад в мировое развитие и глобальную политику в нынешнюю эпоху революционных перемен. Ключевой характеристикой последней, на мой взгляд, наряду с закатом доминирования Запада в глобальной политике, экономике и финансах служит своего рода эндшпиль в многовековом противостоянии между Западом и Россией, изобиловавшем, это надо признать, конвергенционными моментами. Создание на Западе социально-ориентированной экономики обеспечило устойчивость развития западного общества в послевоенный период, которую подорвал переход западных элит к неолиберальной экономической политике в сочетании с новым вариантом глобализации.
Все поведение Запада в отношении России, как убедительно показывает Украинский кризис, довольно иррационально в своей авантюристичности, грозящей балансированием на грани ядерной катастрофы. В России западные элиты видели и продолжают видеть чуть ли не экзистенциальную угрозу – или они, или мы.
Но то, что Россия перед лицом враждебной политики Запада разворачивается на Восток, отнюдь не означает, что мы прекращаем борьбу за будущее всего европейского региона как части Европейского континента. Пока же решается насущная задача надежного обеспечения нашей безопасности на западном направлении. Не будем забывать, что мы подхватили эстафету идеалов европейского Просвещения, когда Западная Европа встала на путь колониальных захватов и империализма, пытались, хотя и безуспешно, предотвратить «большую войну» в Европе на созванных по инициативе Санкт-Петербурга Гаагских конференциях мира 1899 и 1907 годов, а в послевоенный период предложили мирное сосуществование двух политических и идеологических систем.
Западная Европа, Европа ЕС рано или поздно обновится, что вряд ли возможно вне сотрудничества с Россией, и найдет свое место в новой мировой конструкции. Это потребует смены нынешнего поколения западных элит. Но пока нам предстоит не менее сложный путь креативной двусторонней и многосторонней дипломатии по консолидации незападного мира, составляющего Мировое большинство, содействия его освобождению от неоколониальной зависимости, причем в порядке исторической преемственности по отношению к роли Русской революции 1917 года в пробуждении Азии и решающему вкладу СССР в процесс деколонизации в 50-60-х гг. прошлого века.
Одновременно нам не уйти от задачи управления отношениями с Западом, где тон задаёт Вашингтон. Для успеха нам надо отказаться от инерции западноцентризма, заданной не только поздним советским руководством, но и всем развитием России на протяжении последних трёх столетий. Сейчас, когда Запад сжимается до состояния еще одного региона мира, то есть он регионализируется, обнаруживая неспособность придать санкционному давлению на Россию подлинно глобальный охват (отстраненная или откровенно негативная реакция незападных стран на соответствующие призывы западных столиц по праву воспринимается как внешнеполитическая катастрофа Запада), нам особенно необходим свой, независимый взгляд на происходящее в западном обществе. Оно переживает свой очередной комплексный кризис, сопоставимый с тем, который привёл к двум мировым войнам и Великой депрессии 30-х годов. Как и любой кризис, он сопряжен с угрозами и возможностями. К угрозам можно отнести перспективу ядерной войны, которая нарастает (вспомним, что предыдущий кризис западного общества сопровождался двумя мировыми войнами), к возможностям – освобождение незападного мира (и признаем, включая Россию и Китай) от неоколониальной зависимости, его выход из западной системы координат, что иначе было бы проблематичным.
Инерция европоцентризма вкупе с верой в добрую волю Запада и возможность его добровольной трансформации в соответствии с требованиями времени привела нас к стремлению стать частью Запада на условиях равноправия. Этот курс потерпел поражение и отнюдь не по нашей вине – не было встречного движения Запада, исходившего из своей абсолютной правоты, якобы доказанной «победой в холодной войне». России противостояла мощная инерция западной политики сдерживания всего, что могло создавать хотя бы малейшую угрозу его глобальному доминированию.
Мы имеем дело с элитами, а не с народами, у которых свои и причем немалые проблемы с этими элитами, на что указывает рост протестных настроений («популистских», по терминологии элит) в западных странах: он нашел свое выражение в том числе в выходе Великобритании из ЕС по результатам референдума, проведенного в июне 2016 года, и президентстве Д.Трампа, которое отвечало на запрос более органичного для традиционного американского сознания изоляционизма (который, кстати, находится в полном согласии с тезисом об американской исключительности и противостоит самой логике послевоенного интервенционизма Вашингтона). Британский исследователь Дэвид Гудхарт в своей книге «Дорога куда-то» (David Goodhart, The Road to Somewhere, London, Penguin Books, 2017) так объяснил феномен современного западного популизма: в результате глобализации общество раскололось на большинство, укорененное в своих странах и местах проживания и придерживающееся того, что еще осталось от традиционных ценностей, и космополитичное меньшинство, включая элиты, позиции которого внутри собственных стран оказались под угрозой. Соответственно, сейчас мы наблюдаем контрнаступление западных элит, в котором востребована внешняя угроза. Отсюда радикализация курса Запада на сдерживание России и Китая в форме создания Украинского кризиса и обострения проблемы Тайваня.
Западные элиты, выпестованные под американской опекой в условиях «однополярного момента» и внеисторичные в своем миропонимании и мироощущении, даже не имеют адекватного представления о холодной войне, довольствуясь тезисом о «победе» в ней Запада и «поражении» СССР, которое почему-то должна признать Россия, а значит, подчиниться «американскому лидерству». Другими словами, Россия видится вызовом глобальной гегемонии Запада, которая стала для западных элит не чем иным, как способом существования за счет всего остального мира, что и определяет ставки в их противостоянии с Россией.
Именно критике состояния западных элит и, надо полагать, далеко не случайно посвящена последняя книга Г.Киссинджера «Лидерство. Шесть исследований в области мировой стратегии» (Henry Kissinger, Leadership. Six Studies in World Strategy, London, Allen Lane, Penguin Books, UK, 2022), где в качестве образцов для подражания взяты Конрад Аденауэр, Шарль де Голль, Ричард Никсон, Анвар Садат, Ли Куан Ю и Маргарет Тэтчер. Выбор кандидатур понятен – никто из них радикально не оспаривал американского лидерства, будь то Аденауэр со своей «стратегией смирения», де Голль – «стратегией воли» (хотя в отношении де Голля это спорно) или Тэтчер – «стратегией убеждений». Никсон (вместе с автором) «восстал против внешнеполитической догмы» и добился стратегического преимущества над СССР своей «стратегией равновесия», установив дипотношения с Пекином. Правда, почему-то последняя не должна относиться к нынешнему положению дел, когда США продавливают свое стратегическое преимущество по отношению к России в Европе. Скорее наоборот, логика тогдашней китайской политики Вашингтона (которой гордится Киссинджер) как минимум требует хороших отношений со всеми сторонами геополитического «треугольника» США–Россия–Китай, а не конфронтации одновременно с Москвой и Пекином.
Важно другое – и это прямо противостоит современным трендам в западном обществе и в области формирования их элит. Киссинджер отмечает, что всех указанных лидеров отличала глубокая грамотность, под которой он понимает прежде всего классическое гуманитарное образование с обязательным знанием истории и философии, вообще привычку к чтению, в том числе художественной литературы, которая развивает воображение и показывает, как устроен мир. У всех было религиозное воспитание, которое позволяло формировать долгосрочный взгляд на вещи. Все были патриотами с «глубоко укорененным чувством национальной идентичности», вовсе не «гражданами мира с космополитичной идентичностью». Для них была важна сила характера, что позволяло идти против ортодоксальных представлений, противостоять групповым корыстным интересам и в то же время действовать с должной сдержанностью, проводить умеренную политику с «разумной озабоченностью отдаленными последствиями» своих решений. Их опыт государственного управления (statecraft) говорит в пользу сочетания «интуиции и вдохновения», но также воли и потребности в одиночестве, необходимом для размышления. Что мало совместимо с современной визуальной культурой. Все были сравнительно скромного происхождения и исповедовали «национализм среднего класса» (не он ли вывел Лондон из ЕС и привел к власти Трампа? Но автор, как всегда, не склонен раскачивать лодку и предпочитает в критике заходить издалека). Все эти свойства лежат в основе их творческого подхода к политике и преобразовательного характера их стратегий. Как представляется, идеи Киссинджера о глубокой грамотности говорят в пользу реформирования российской системы образования с учетом собственного опыта XIX в. (классическая гимназия) и советского периода.
Все шесть указанных лидеров столкнулись с явлением «эволюционного загнивания» в своих странах – условия, которые и выдвинули их на авансцену политики. В своей более ранней работе «Мировой порядок» (World Order, London, Allen Lane, Penguin Books, 2014) Киссинджер критиковал западные элиты за то, что они полагались на «автоматизм» расширения сферы западного доминирования в отсутствие в мире альтернатив – как следствие окончания холодной войны и распада Советского Союза (World Order, pp.364-365). Он допускал, что внешнеполитические провалы Америки в этот период «критики, возможно, припишут недостаткам, нравственным и интеллектуальным, американских лидеров», которые не смогли «разрешить двусмысленную взаимосвязь между силой и дипломатией» (Ibid., p.279). Тогда же он писал о «многополярности мощи» и необходимости создания инклюзивного мира. На этот раз он предсказывает, что «либеральный и основанный на универсальных правилах порядок на практике уступит место на неопределенный период времени, по крайней мере, частично разделенному миру» (Leadership, p.413). Примечательно, что он негативно высказывается об «идеологизация внешней политики», считает необходимым постоянные дискуссии между потенциальными противниками, дабы «способствовать культивированию навыков взаимного стратегического самоконтроля», в том числе применительно к последствиям новых технологий (Ibid ).
Интерес представляет его суждение о нынешнем конфликте вокруг Украины: в результате событий после окончания холодной войны вся территория от установленной линии безопасности до национальной границы России «оказалась открытой для новой стратегической конфигурации». Стабильность зависела от того, «смогут ли возникающие решения успокоить исторические страхи европейцев перед российским доминированием и учесть традиционные российские озабоченности по части наступления с Запада». Все, что пошло не так на Украине, он относит на счет «провала стратегического диалога» (Ibid., p.412). Киссинджер – мастер дипломатических формулировок, но даже из них видно, что он не может не признать наличие реальной проблемы безопасности в регионе, причем имеющей глубокие исторические корни, которая так и не нашла своего решения в последние
30 лет в рамках ее натоцентричной архитектуры. Он не склонен назначать виновных, что уже немало.
Особого внимания заслуживает поднятая Киссинджером тема идентичности во внешних делах. Сейчас очевидно, что внешняя политика – это прежде всего политика идентичности, которая и лежит в основе понимания национальных интересов. Россия в данном отношении не исключение из правила, тем более перед лицом стремления Запада разрушить само основание нашей идентичности. Бывшая Госсекретарь М.Олбрайт, оставшись не у дел при Дж.Буше-мл., писала, что «все мы должны относиться к трансцендентным вопросам истории, идентичности и веры в равной мере глубоко» (Madeleine Albright, The Mighty & the Almighty, Harper Perennial, New York, 2007, p.281).
Бывший высокопоставленный сотрудник британского Форин-офиса и внешнеполитического аппарата ЕС Роберт Купер приводит такой пример. Во время встречи в Нассау в декабре 1962 года между Дж.Кеннеди и британским премьером Г.Макмилланом возник вопрос о том, нужны ли Лондону независимые ядерные силы (тогда они требовали обновления с помощью американцев). Отстаивая свою позицию, британец (со слов Макджорджа Банди) аргументировал тем, что «отказаться от ядерных сил означало бы, что Великобритания не является страной, которая прошла через всю свою прежнюю историю», включая «сопротивление нацистской Германии в 1940 году». Он угрожал своей отставкой и чуть ли не уходом Лондона в некий полунейтральный статус. Отсюда вывод: вопрос был не о противостоянии СССР, не о том, как быть с ФРГ в НАТО и не о ядерном оружии вообще, а о «восприятии себя Великобританией» (Robert Cooper, The Breaking of Nations, Atlantic Books, London, 2003, p.127-128).
Просвещением американских элит занимался и Зб.Бжезинский, особенно на фоне провального президентства Дж.Буша-мл. В своей статье «Дилемма последнего суверена» (журнал The American Interest за осень 2005 года) он прямо писал, что США не смогут в одиночку решить ни одной из значимых мировых проблем, если не «посвятят свой суверенитет делу большему, чем их собственная безопасность», для чего требуется «готовность заниматься решением общих проблем (с партнерами) и стремиться к общему пониманию нашей исторической эпохи». Сам Бжезинский в качестве ключевой характеристики современной эпохи назвал «глобальное политическое пробуждение», то есть процессы за пределами исторического Запада.
Оба американских политолога – и это знаменательно – обращаются за аргументами к автору «Заката Западного мира», который западным официозом предан неформальной анафеме. Киссинджер осторожен и цитирует лишь его мнение о том, что «прирожденный государственный деятель – в первую очередь знаток, знаток людей, ситуаций, вещей… (и обладает способностью) делать то, что должно, того не «зная» (О.Шпенглер, Закат Западного мира, М.: Издательство АЛЬФА-КНИГА, 2017, стр. 904-905). Добавлю, что Шпенглер дает характеристику политика западной культуры: «Прирожденный государственный деятель находится по другую сторону истины и лжи… Великие папы и английские партийные вожди, поскольку им нужно было владеть ситуацией, следовали тем же принципам, что и завоеватели, и бунтовщики всех времён. Выведите основные правила из действий Иннокентия III, едва не приведшего церковь к мировому господству, и вы получите катехизис успеха, представляющий собой крайнюю противоположность всякой религиозной морали, без которой, однако, не было бы никакой церкви, никаких английских колоний, никакого американского капитала, никакой победоносной революции…». Бжезинский в указанной статье позволяет себе апеллировать сразу к Шпенглеру, А.Тойнби и С.Хантингтону, заключения которых «зловеще имеют отношение к современным глобальным дилеммам Америки». У Тойнби – это «суицидальное госуправление», когда милитаризм был наиболее общей причиной краха цивилизаций; у Хантингтона – в результате глобализации «американская гегемония отступает, за ней следует эрозия западной культуры, в то время как местные, укорененные в истории нравы, языки, верования и институты заново утверждаются».
Что до Шпенглера, то важен его вывод о будущем Запада «как кульминации процесса политического загнивания» с превращением в «чрезмерно амбициозную и во все большей мере цезаристскую цивилизацию» (это еще называется «имперским перенапряжением сил»). У самого Шпенглера мы находим такой прогноз на период после XX века: «Все более примитивный характер политических форм. Внутренний распад наций в бесформенное население. Медленное проникновение первобытных состояний в высокоцивилизованный образ жизни» и многое другое, что соответствует в римской истории (столь милой сердцу американской элиты) первому веку до нашей эры по второй н.э. (Закат Западного мира, стр.74).
Категорией «политическое загнивание» оперирует и не менее авторитетный (это не значит, что элиты к нему прислушиваются) Ф.Фукуяма. В своем исследовании «Политический порядок и политическое загнивание» (Francis Fukuyama, Political Order and Political Decay, Profile Books, London, 2014) он предупреждает об общности законов загнивания для всех политических порядков и систем, особенно институтов, более того, «демократия сама может служить источником загнивания» (p.462). Применительно к Америке он доказывает, что «та поражена проблемой политического загнивания в более острой форме, чем другие демократические политические системы» (p.487). Но главное, «нет автоматических исторических механизмов, которые делали бы прогресс неизбежным или предотвращали загнивание и откат назад» (p.548). Впоследствии на страницах журнала Foreign Affairs он конкретизировал свой диагноз, указывая на то, что «в силу интеллектуальной косности и мощи закрепившихся в системе корыстных интересов вряд ли удастся провести институциональную реформу без серьезных потрясений для политического порядка». В последнее время к ним добавились такие факторы, как «исчезновение общей фактологической основы для демократических обсуждений» и превращение политических различий в разногласия по поводу «культурной идентичности».
Феномен Трампа еще до его победы на выборах 2016 года Фукуяма воспринял как выбор между «политическим загниванием и обновлением» (его статья на эту тему в журнале Foreign Affairs за июль–август 2016 года). Он сосредоточивает свой анализ на пострадавшем от глобализации белом рабочем классе Америки, требующем «экономического национализма» и теперь голосующем за республиканцев, в то время как демократы приняли рейганомику. Трамп как минимум с ней порвал. Трампа и Б.Сандерса он рассматривал как «большую возможность» починить переживающую дисфункцию политическую систему. Мы знаем, что реально произошло тогда на выборах и в последующие годы: на пути перемен встали «глубинное государство» и то, что Фукуяма называет «ветократией». Более того, элитам особенно после ковида, понравилось действовать в условиях чрезвычайных ситуаций, и Украинский кризис создает для них таковую, позволяя контролировать «условия дебатов» в своих странах.
Проблемы Америки, как это ни странно, может помочь решить Украинский кризис – детище демократов (президентство Б.Обамы) и теперь перешедший в острую форму при новой демократической администрации. Европа больше США страдает от санкционного бумеранга и, похоже, становится источником реиндустриализации Америки, чему способствует и принятый летом 2022 года Закон о снижении инфляции. Таким образом, США, выступая в амплуа классической державы статус-кво, цепляющейся за свою гегемонию/империю, пока выигрывают от любых потрясений, даже если они происходят у союзников. Искусственно созданный кризис не только дисциплинирует союзников, но усиливает присущий американцам и верно подмеченный еще де Токвилем конформизм, которому не чужд оказался и Фукуяма. На общей волне русофобии он заявил о возможности укоренения либерализма в каждой отдельно взятой стране, то есть о своего рода национал-либерализме, который заставляет вспомнить о национал-социализме в Третьем рейхе, и прочими продуктами ультралиберализма Демпартии дорисовывает картину. Уже не приходится удивляться тому, что заодно отменяют русскую культуру и русский язык.
Остается важный вопрос, были ли другие варианты внешнеполитической стратегии у США после окончания холодной войны, возможна ли была «нормализация» Америки без потрясений и что может служить точкой отсчета нынешнего кризиса в отношениях Запада с Россией.
На него отвечают сами американцы. Наиболее цитируемое мнение принадлежит архитектору политики сдерживания Дж.Кеннану о том, что решение о расширении НАТО стало наиболее роковой ошибкой в период после окончания холодной войны. Сейчас всем понятно почему. Ведущий политобозреватель «Нью-Йорк Таймс» Томас Фридман писал, основываясь на опыте последовавших событий: «Мы сделали первый выстрел, когда расширили НАТО к российской границе, несмотря на, то что Советский Союз исчез. Послание Москве было ясным: вы всегда наш враг, какая система у вас ни была бы» (25 июня 2015 г.). Киссинджер сам теоретически обосновал стратегический смысл расширения НАТО в том же 1994 году в своей «Дипломатии» (Henry Kissinger, Diplomacy, Simon & Schuster, New York, 1994), причем опять апеллируя к истории, которую он хорошо знает, но применяет выборочно. Речь шла о том, чтобы «перестраховаться» на случай, если Россия свернет с пути либерализма. Он отмел аргумент президента Б.Клинтона (на саммите альянса в январе 1994 года) о том, что такое решение «проведет новую линию между Востоком и Западом, что могло бы стать самосбывающимся пророчеством о будущей конфронтации» (Ibid., p.824).
Как бы то ни было, решение о расширении было принято, а в Госдепартаменте российскому послу Ю.Воронцову было заявлено, что не планируется приглашать в альянс Россию. Процесс отчуждения между Западом и Россией был запущен и его логика стала определять западную политику сдерживания России «про запас». На разных этапах раздавались голоса, в том числе аналитиков, прошедших через Штаб внешнеполитического планирования Госдепартамента (в этой должности побывал и Фукуяма), в пользу более умеренной политики в отношении Москвы, необходимости учета ее интересов безопасности даже в условиях навязанной нам и Европе натоцентричной системы региональной безопасности – именно поэтому застопорилась институционализация ОБСЕ, которая до сих пор не имеет своего Устава. Бжезинский в начале 2014 года предлагал вариант «финляндизация» Украины, то есть ее военно-политической нейтрализации, дабы избежать разрыва отношений с Россией. Ранее в своей книге «Стратегическое видение» (Zbigniew Brzezinski, Strategic Vision, Basic Books, New York, 2012) он предупреждал об ограниченности у Запада ресурса доминирования и предлагал взять курс на создание «большого и более жизнеспособного Запада» за счет интеграции в него России и Турции – двух евразийских государств, включая в перспективе прием России в НАТО (p.121-182). Он считал, что установлению «исторически обязывающих отношений» между Западом и Россией способствовала бы «Украина, не враждебная России». В числе упущенных возможностей, на его взгляд, мог бы быть «совместный договор НАТО-Россия по мере расширения альянса».
Добавлю, что предложенная нами в июне 2008 года идея заключения Договора о европейской безопасности (текст был передан в ноябре 2009 года), который закрепил бы принцип неделимости безопасности в Евро-Атлантике, была Западом начисто проигнорирована, хотя предложенные в нем формулировки обязательств сторон были достаточно гибкими (в духе Пакта Бриана-Келлога 1928 года) и не требовали роспуска НАТО. Как были отвергнуты и проекты документов, представленные нами США и НАТО 15 декабря 2021 года, дабы урегулировать проблему угрозы нашей безопасности на договорной основе, политико-дипломатическими средствами.
Стратег Бжезинский не мог не понимать, что именно внутреннее состояние Америки, ее общества составляет основу ее международного влияния, ее конечный внешнеполитический ресурс. Саморазрушительное президентство Дж.Буша-мл. с его «войной с террором» и возобновлением дефицитов федерального бюджета (по подсчетам Дж.Стиглица, одна война в Ираке обошлась стране в 3-5 трлн долл.), фанатизмом окружавших его неоконов заставило многих задуматься о будущем США. Майкл Мандельбаум попросту писал, что США провалили свою миссию в мире после окончания холодной войны (Michael Mandelbaum, Mission Failure. America and the World in the Post-Cold War Era, Oxford University Press, 2016). Бжезинский идет дальше: он проводит сравнение с судьбой Советского Союза, находя «несколько элементов вызывающего тревогу сходства», прежде всего расходы на оборону и дисфункция политической системы, и не исключал «исторического упадка, напоминающего унизительное бессилие Китая XIX века» (Strategic Vision, p.4-5).
Вопрос об обновлении страны встал во весь рост, казалось бы, на пике могущества США. Не удивительно, что после Дж.Буша-мл. стали появляться и идеи пересмотра базовых принципов национальной безопасности, которые оставались неизменными с начального периода холодной войны (Закон о национальной безопасности 1947 года и директива СНБ-68 1950 года). Яркой попыткой запустить такой интеллектуальный проект стала публикация в 2011 году двумя военными аналитиками под псевдонимом “Y” «Нарратива национальной безопасности» (A National Security Narrative by: Mr.Y на сайте www.wilsoncenter.org ). Его содержание суммировала тогда только что ушедшая с поста директора Штаба внешнеполитического планирования Госдепартамента (это аналитическое подразделение основал Дж.Кеннан) А.-М.Слотер. Речь о переосмыслении национальных интересов, сопоставимом с «Длинной телеграммой» самого Кеннана 1946 года. А именно: переход США «от контроля в закрытой системе к вызывающему доверие влиянию в открытой системе», «от сдерживания других стран к обеспечению устойчивости собственного развития», «от сдерживания посредством устрашения и обороны к гражданскому сотрудничеству и конкуренции», «от глобальной политики и экономики нулевой суммы к сумме положительной», «от национальной безопасности к национальному процветанию и безопасности». Такой поворот суммируют приводимые ею слова тогдашних министра обороны Р.Гейтса и председателя Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) адмирала М.Маллена о необходимости «демилитаризации внешней политики» и о том, что бюджетный дефицит составляет наибольшую угрозу национальной безопасности.
Историю дрейфа Запада в вопросе расширения НАТО, как оно случилось, причем вопреки устным заверениям западных лидеров, данных позднему советскому и российскому руководству, детально и на основе ранее не публиковавшихся документов изложила американская исследовательница М.Э.Саротт в книге «Ни на один дюйм» (M.E.Sarotte, Not One Inch. America, Russia, and the Making of Post-Cold War Stalemate, Yale University Press, 2021), которая, выйдя как нельзя кстати в конце 2021 года, стала бестселлером и получила множество призов, в том числе была признана лучшей книгой 2021 года журналом Foreign Affairs. Автор заключает, что при всех возможных вариантах выстраивания Западом позитивных отношений сотрудничества с Москвой после окончания холодной войны «в конечном счете оказалось необоримым искушение продолжать (расширение) без адекватного рассмотрения его последствий» (Ibid., p.349). Она приводит цитату из статьи 1993 года в «Нью-Йорк Таймс» Стивена Сестановича (затем стал ключевой фигурой в Госдепартаменте на российском направлении): при всех сомнениях относительно множества альтернатив (расширению НАТО) «эти сомнения – ничто по сравнению с тем разочарованием и беспомощностью, которые мы будем испытывать, если российская демократия потерпит поражение» (p.348). Саротт указывает также на то, что поспешный демонтаж Партнёрства ради мира (ПРМ), в котором участвовала и Россия, в пользу начала расширения альянса в 1997 году не предотвратил «отката» Венгрии, Польши и ряда других восточноевропейских стран, которые «выхолостили многие из своих сравнительно новых демократических законов и норм» (p.349). Она напоминает, что вопрос расширения рассматривался на сенатских слушаниях 30 октября 1997 года с участием Дж.Байдена: на мнение бывшего посла в Москве Дж.Мэтлока о том, что отказ от Партнёрства ради мира может «подорвать усилия по сдерживанию угрозы, которую представляет российский ядерный арсенал», Байден тогда согласился, что продолжение ПРМ «было бы лучшим вариантом» (p.345-346).
М.Мандельбаум пишет, что решение о расширении НАТО будет «в исторической перспективе наиболее чреватым последствиями для внешней политики США» (Mission Failure, p.381). С ним соглашается и глава авторитетного нью-йоркского Совета по международным отношениям Ричард Хаас, который считает, что «вполне определенно расширение НАТО способствовало отчуждению России». Сам он, будучи главой Штаба внешнеполитического планирования Госдепартамента при К.Пауэлле в 2001–2003 гг., не раз предлагал не сворачивать ПРМ и даже рассмотреть вопрос о приеме России в НАТО «в качестве средства ее интеграции в статус-кво», но все эти идеи не получили поддержки (Richard Haass, A World in Disarray. American Foreign Policy and the Crisis of the Old Order, Penguin Books, New York, 2017, p.96).
Закономерно задаться вопросом, а были ли иные, кроме инерционных, варианты внутреннего развития и международного позиционирования США в связи с кардинально изменившимися внешними условиями на рубеже 80–90-х гг. прошлого века. Оказывается, что были. Эту тему поднимает Питер Бейнарт в своей книге «Синдром Икара» (Peter Beinart, The Icarus Syndrome. A History of American Hubris, Harper, 2010), опубликованной под эгидой все того же нью-йоркского Совета по международным отношениям. Он цитирует таких видных мыслителей консервативного спектра, как Ирвинг Кристол и Джин Киркпатрик: для Америки пришло время «стать нормальной страной в нормальное время», надо распустить НАТО, вывести войска из Европы, сократить оборонный бюджет и готовиться к жизни в многополярном мире. Словом, «раз выживанию США уже ничто не угрожает, надо уйти с баррикад». Они исходили из нереалистичности того, что Америка может поддерживать баланс сил в глобальной политике. Для этого не было ни ресурсов (страна жила в долг), ни одобрения американского народа. Им, однако, противостояли те, кто считал, что «нормального времени» не бывает (Ibid., 296-298). В 1993 году И.Кристол писал и о том, что когда закончилась холодная война, началось настоящее противостояние внутри самих США, к которому они оказались «гораздо менее подготовлены…, гораздо более уязвимы» (Цит. по журнал «Россия в глобальной политике», июль-август 2022 г., стр.176). Признаки поляризации в американском обществе начали проявляться уже тогда. Уместно и такое мнение С. Сестановича о причинах краха СССР: в их ряду он назвал подписание Хельсинкского заключительного акта и то, что позднее советское руководство «испытывало иллюзии в отношениях со своими (западными) визави» (там же, стр.174).
Свою лепту в осмысление международного позиционирования США в новых исторических условиях внёс и создатель политологического центра «Юрейже Груп» Иэн Бреммер. В своей книге «Сверхдержава» (Ian Bremmer, Superpower, Portfolio Penguin, 2015) накануне выборов 2016 года он аргументированно выступал за то, чтобы Америка «вела силой своего примера», не пытаясь за других решать их собственные дела - вариант «независимой Америки» (напомню, что Найджел Фарадж, агитировавший за выход Великобритании из ЕС, возглавлял Партию независимости Соединенного Королевства). Бреммер также утверждал, что «Россия слишком большая, чтобы ее можно было изолировать… Почему Вашингтон влез в нарастающий конфликт с Россией из-за Украины, страны, которая для Москвы всегда будет значить намного больше, чем для нас?» (Ibid., p.200).
В августе 2021 года в журнале National Interest появилась статья Уэсса Митчелла «Стратегия избежания войны на два фронта». Автор ушел с поста зам. Госсекретаря по делам Европы и Евразии осенью 2019 года, а через год подготовил для Пентагона доклад, на основе которого и написал данную статью. Ее трудно расценить иначе, как смесь планов Шлиффена и Барбаросса – по навязыванию России силовой конфронтации на Украине с целью вывести ее из игры до того, как надо будет противостоять Китаю. Для войны на два фронта у США не достает ресурсов. Поэтому надо срочно «остановить экспансию России в западном направлении» и развернуть ее в восточном, заодно предполагаемое военное поражение на Украине дестабилизирует Россию и приведет к «смене режима». Историческое обоснование, как всегда, выборочное – Русско-японская война с последовавшей Революцией 1905 года. Таким образом, проливается свет на реальную стратегию США, на вызов которой мы не могли не ответить. Причем это заговор не только против России, но и Европы, как показало дальнейшее развитие событий.
Одновременно можно судить о смене поколений в рядах американского сообщества, которое занимается стратегированием: на смену тем, кто знал войну и прошел через опыт войн в Корее и во Вьетнаме, пришло непуганое поколение, своего рода младотурки от политологии, которые стремятся заявить о себе, рискуя новым Карибским кризисом и балансированием на грани ядерной войны. Тут уместно сослаться на британца Лоренса Фридмана, который в своем фундаментальном труде «Стратегия» (Lawrence Freedman, Strategy: A History, Oxford University Press, New York, 2013) пишет об относительности любых стратегий, обращаясь при этом к высказыванию американского боксера Майка Тайсона: «У всех есть план, пока их не отправляют в нокаут». В категорию последнего, видимо, и попадает готовность России к затяжному конфликту на Украине, что легко было предвидеть и что означает полное фиаско указанной американской стратегии, целиком рассчитанной на успех блицкрига. Поневоле ситуация адресует всех, включая самих американцев, к печальному опыту Германии.
Для России в столь экзистенциальном конфликте, навязанном ей Западом, главной целью стало долгосрочное и прочное решение проблемы безопасности на западном направлении, что пока невозможно на договорной основе с Западом в силу полного подрыва доверия к нему после семилетнего опыта Минских соглашений 2015 года, использовавшихся, как признают сами западные лидеры, для переформатирования Украины в русле милитаризации и культивирования русофобского агрессивного национализма, что вполне удалось. Скорее, именно ее решение может послужить прологом к последующим договоренностям с Западом, сколько бы времени это ни потребовало. Косвенно в пользу такого анализа говорит стремление США ускорить переговорное разрешение Украинского кризиса на своих условиях, то есть на основе той украинской государственности, которая (как анти-Россия) и превратилась в угрозу нашему существованию.
Политика Запада на Украине при лидирующей роли США изначально брала за образец нацистскую Германию. Соответственно, логично предположить, что и ее крах будет взывать к аналогии с концом гитлеризма в Германии. Отличие будет состоять в том, что территориально-политическое переустройство Украины в советских границах будет проходить иначе, не путём раздела между великими державами (западные столицы упорно настаивают на том, что не являются участниками конфликта) и оккупации, а посредством волеизъявления жителей тех или иных регионов на основе катастрофы, которую потерпит украинская государственность, прошедшая сходный с Германией после Версаля путь – от несостоявшегося государства и веймаризации до превращения в орудие западной агрессии против России, своего рода «государства-ландскнехта». У нацистской Германии была своя повестка дня в отношении других западных стран. Сейчас, когда Запад един и Германия находится под американской оккупацией, у киевского режима цель одна – использовать свой статус «прифронтового государства» в латентной конфронтации между Западом и Россией в качестве способа национального существования, другими словами, его монетизации.
Вопрос еще в том, что именно привлекло Вашингтон, ультралиберальные элиты Америки в независимой Украине как средстве борьбы с Россией, навязывания нам «последнего и решительного» столкновения в рамках запросного, на дипломатическом языке, курса на продление своей глобальной гегемонии, ухода от давно назревшей, в понимании самих американцев, собственной трансформации. Украину трудно назвать состоявшимся государством, когда при всем своём промышленном потенциале, созданном в советский период, она так и не смогла выйти на уровень ВВП, достигнутый до 1991 года. Разумеется, это прежде всего проблема незрелости элит. Важным является и отсутствие опыта собственной государственности. Но взгляд на то, как формировались административные границы Украины, с которыми она вышла из СССР, дает основания судить о том, что составленная из частей, имевших различную историю, причем на протяжении веков, Украина в такой конфигурации могла существовать только в составе СССР. Поэтому распад СССР стал первой катастрофой получившей независимость страны. Непонимание этого, когда все советское наследие отрицалось кроме границ, украинизация, ставшая тотальной, и рост агрессивного национализма, на разных этапах культивировавшийся Веной и Берлином в их геополитических стратегиях (включая две германские оккупации – по Брестскому миру и во время Великой Отечественной войны), стремление во что бы то ни стало удержать территорию, не считаясь с волей проживающего на ней коренного населения, привели к нынешнему второму акту этой трагедии. Нации не состоялось, получилось выпестованное Западом репрессивное государство, заряженное на агрессию против России, будь то военную, что не скрывалось в Киеве еще до СВО, или на уровне идентичности и истории, включая подрыв духовно-нравственного основания современной российской государственности, каковым является Великая Победа. Запад заодно решает для себя задачу задним числом реабилитировать нацизм как специфический продукт именно своей цивилизации и снять с себя историческую вину, что относится и к немцам, судя по отношению Берлина к СВО.
История далеко не случайно оказалась полем битвы в нашем конфликте с Западом. Характеристика киевского режима лишь частность в том, что можно назвать битвой исторических нарративов. Это, в свою очередь, говорит о глобальности происходящего. Запад получил второе дыхание с распадом СССР. В условиях, когда процессы распада, окостенения и загнивания там перешли, как мы видим на примере США, вполне предсказуемо в острую фазу, внеисторичные западные элиты не прочь повторить этот трюк истории, приписав его себе как победу. И здесь опять мешает Россия, которая по праву играет эту роль и предлагает альтернативы западному доминированию, раньше Запада вступив на путь своей трансформации. После метаний 80-х и 90-х и «сходив на Запад», мы, наконец, возвращаемся к себе, надо признать, не без помощи Запада, который последовательно отказывался договариваться с нами на согласованных условиях.
Минск-2 давал возможность Киеву начать превращение страны в современное европейское государство, поскольку достигнутые договоренности отвечали всем европейским нормам и стандартам обеспечения прав меньшинств и урегулирования внутренних гражданских конфликтов. Но выбор был сделан иной, причем при поддержке или молчаливом согласии западных столиц. Приведу мнение давнего критика России британского журналиста Эдварда Лукаса, который накануне, казалось, неминуемого поражения ДНР/ЛНР в своей статье в «Таймс» от 12 августа 2014 года сделал редкое для западных СМИ признание: «Наряду с регулярными ВС (в АТО) сражаются добровольные формирования ополченцев с сомнительными (и иногда вызывающими отвращение) политическими взглядами. Что случится с ними, когда боевые действия прекратятся? Занимающиеся мародерством шайки крутых, уверенных в себе вооруженных людей, ожидающих, что к ним будут относиться как к национальным героям, подорвут хрупкую политическую систему страны… Наибольшую надежду на мир и примирение в Украине дает децентрализация». Затем такие оценки стали табу.
Как Украина, так и Запад, а США в особенности, дают, я бы сказал, классический пример вступления на путь внешней агрессии как средства решения внутренних задач их элитами. Применительно к Украинскому кризису можно говорить и об аналоге Карибского кризиса, развязанного на этот раз американцами у российских границ. Отсюда важность во внешнеполитическом планировании изучения внутреннего состояния наших международных партнеров, перспектив их внутренней трансформации в соответствии с требованиями времени. Торможение реформенных процессов, особенно в ведущих странах мира, всегда чревато созданием угрозы международному миру и безопасности, как это произошло в данном случае. Можно говорить, что России была объявлена война решением США о расширении НАТО уже в далеком 1994 году, когда Америка находилась на перепутье, и ее элиты сделали выбор в пользу инерционной политики как внутри страны, так и вовне.
У истории нет прямых путей – это важнейшее для дипломатии знание. У.Черчилль говаривал, что американцы всегда поступят правильно, но сначала перепробуют все остальное. 30 лет – немалый срок, и чего только американцы не перепробовали за это время. Остается надеяться, что своей твёрдой позицией в Украинском вопросе, сопровождаемой отказом от иллюзий в отношении Запада и восстановлением преемственности в своем историческом развитии, Россия поможет Америке принять правильные для нее решения. От этого выиграет весь мир, стоящий на пороге эмансипации от западной гегемонии и неоколониальной зависимости. Как и любая свобода, это будет требовать от всех правительств ответственных и взвешенных решений, готовности к подлинно коллегиальной работе в деле урегулирования общих для всех проблем, окончательного преодоления наследия холодной войны, ее инстинктов и идеологических предрассудков.
Продолжение следует…
