IV Преемственность и новации
Проблема культурно-цивилизационного самоопределения России безусловно центральная в новой Концепции. Надо полагать, поэтому она и была принята в штыки западными столицами. Другой элемент новизны во внешнеполитическом анализе – сопряжение темы многополярности и культурно-цивилизационного многообразия мира, которое она и будет призвана отражать. Этот подход имеет реальные последствия для практической политики, так как опыт последних полутора лет, а по большому счету, всего периода после окончания холодной войны показывает, что Западу, как он ни старался, не удалось сдвинуть с позиций суверенитета и укорененности в собственном понимании своих национальных интересов ни Россию, ни Китай, ни Индию, ни арабо-исламский мир, да и все Мировое большинство.
Собственно, поэтому Концепция носит поистине новаторский характер – она отражает то, что стало до боли очевидным. Ни о каком встраивании России в Запад/Европу речи идти не может. Российский мининдел С.В.Лавров, выступая на XXXI Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике 20 мая 2023 года, сказал: «Ясно, что западный «трек» в том виде, в котором он развивался до недавнего времени в нашей внешней политике, себя полностью исчерпал. Мы вступили в фазу острейшего противоборства с агрессивным блоком в составе США, ЕС и Североатлантического альянса» (Выступление Министра иностранных дел Российской Федерации С.В.Лаврова на XXXI Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике, Москва, 20 мая 2023 года. URL: https://www.mid.ru/ru/foreign_policy/news/1871520/. ).
Мы действительно чужды в культурно-цивилизационном отношении, и это надо просто признать и найти пути сосуществования, как это было в холодную войну. Но даже тогда инициатива о мирном сосуществовании исходила от Москвы, в то время мыслившей себя частью Европы, и только наличие ядерного оружия в сочетании с Карибским кризисом убедило Запад в отсутствии других разумных вариантов ведения дел с Москвой. Особенность сложившейся ситуации состоит ещё и в том, что теперь Россия не нужна для выяснения внутризападных отношений, как это было во времена Наполеона, экспансии кайзеровской и нацистской Германии. Запад един как никогда, и его элиты полны решимости отстаивать свой весьма корыстный интерес, связанный с преимуществами своей гегемонии/империи. Их контроль за институтами миропорядка выдается за «международное общественное благо», за пользование которым незападным странам надо платить, в том числе терпеть неоколониальную эксплуатацию, несправедливые условия торговли, диктат поставщиков промышленной продукции, даже если она произведена на месте, но по западной технологии, ноу-хау, с использованием западных брендов, рынков и т.п.
К такому выяснению отношений с Западом мы подходили долго, пройдя через иллюзии и самообман, попытки взывать к предполагаемой рациональности партнеров, которым ведь легче было бы интегрировать Россию (да и Китай тоже), чем рисковать никому не нужными потрясениями глобального масштаба. И разве политика вовлечения Советского Союза не дала нужные Западу результаты? Оказалось, что она была продиктована страхом, а раз он исчез, то и «вовлекать» не надо. Украина показывает, что к прямой конфронтации с Россией ни США, ни НАТО не были готовы, но рискнуть – довольно бездумно и азартно – Украинским кризисом все же решились.
К сожалению, это та реальность, с которой нам и всему незападному миру приходится иметь дело. И Концепция не могла не расставить тут точки над “i”. Вполне естественно, что Европа и англосаксы оказались в хвосте наших внешнеполитических приоритетов. Более того, получается исторический ряд, который диктует свою логику: нам последовательно пришлось отбиваться от поляков, шведов, французов, немцев (дважды), от всей Европы при Наполеоне, в Крымскую войну и при Гитлере, и вот пришла очередь прямого противостояния с англосаксами? Настолько примитивно, что даже не хочется верить! Наверное, так устроен мир – ainsi va le monde! Объяснить можно только тем, что с той стороны ни во что не ставят историю и попросту не хотят ее знать, на что и указывает Киссинджер в книге, которая по своему содержанию похожа на политическое завещание. И трудно сказать, то ли это интеллектуальное незнание, то ли элементарное нежелание принимать мир таким, какой он есть (тем хуже для мира?), и не рисковать принятием трудных решений долгосрочного характера по собственной трансформации вопреки краткосрочности электоральных циклов (после меня хоть потоп?).
Конечно, нам, уверовавшим во врожденную рациональность Европы и принявшим эстафету европейского Просвещения, невозможно было подумать, что наши отношения настолько деградируют, что Запад решится повторить историю и подписать братскую, казалось бы, Украину на роль, которая была отведена западными элитами в первой половине XX века Германии. Да и выдумывать ничего не стали: тот же агрессивный национализм, только заточенный против «москалей», а не против всех славян, произведенных в «европейцев» посредством расширения НАТО и ЕС, плюс милитаризм и «ничего не бойтесь – мы с вами!». Кажется, что так не бывает, что это на уровне хулиганства в масштабе жилого микрорайона, но так есть.
Гитлера умиротворяли и даже делали вид, что с ним воюют, раз в самый последний момент дали гарантии Польше (Странная война 1939–1940 гг., о которой на Западе не любят вспоминать). Украине никаких гарантий давать Вашингтон, судя по всему, не намерен: таковыми должны быть сохранение враждебного нам режима в Киеве и его сверхмилитаризация, то есть повторение пройденного. Никаких институциональных гарантий, будь то австрийский вариант Государственного договора, «финляндизация» или радикальная реформа европейской архитектуры безопасности, натоцентричность которой довела нас до Украинского кризиса, причем, как указано выше, вполне предсказуемо, по крайней мере, для профессиональных политологов и дипломатов.
О повороте на Восток в нашем международном позиционировании, а это еще одна новация в Концепции, будет сказано ниже. Главное, что она отвечает императивам нашего внутреннего развития – ведь именно на торможение нашего развития направлена западная политика сдерживания, о чем неоднократно говорил Президент В.В.Путин. Пока же об элементах преемственности в новой Концепции по отношению к предшествовавшим ей документам стратегического планирования.
Прежде всего надо отметить тезисы о многополярности и многовекторной дипломатии. Они уже фигурировали в первых концепциях, но в равной мере отражали как прогноз геополитических трендов на период после окончания холодной войны, который вполне подтвердился, так и были формой отстаивания своего суверенитета во внешней политике на этапе ослабления страны, которой еще только предстояло подтвердить свой статус глобальной державы. Если играть по геополитическим правилам, а их устанавливал Запад, то пришлось начинать с эффективного применения силы – в ответ на нападение Грузии на Южную Осетию и российских миротворцев в августе 2008 года, в поддержку воссоединения Крыма и Севастополя с Россией вследствие проведенных там референдумов в марте 2014 года (после госпереворота в Киеве в феврале того же года) и ограниченная военная операция в сентябре 2015 года в поддержку законного правительства Сирии, которая стала жертвой джихадистской агрессии.
Именно силовые аргументы наиболее доходчивы для западных элит, тем более, когда речь идет о подрыве их монополии на проецирование силы за пределы собственных границ, которая до указанных событий казалась незыблемой. Теперь в Концепции прописано, что Россия оставляет за собой право «отстаивать свое право на существование и свободное развитие всеми имеющимися средствами». В условиях повышения роли фактора силы в международных отношениях – это тренд, заданный политикой западных государств, развязавших против России «гибридную войну нового типа», – Россия вынуждена использовать свои вооруженные силы согласно Статье 51 Устава ООН не только для отражения нападения, но и по его предотвращению. При этом авторы Концепции исходят из того, что приходится иметь дело с вариантами косвенной агрессии, как это случилось в отношении Украинского кризиса и агрессии против Сирии с помощью ИГИЛ летом 2012 года. Нам никто не объявляет войну открыто и не занимается после этого многомесячным сосредоточением сил у наших границ. Так было и с вероломным нападением Гитлера в 1941 году. Ничем не отличается и решение о расширении НАТО, подлинный смысл которого обнаружил Украинский кризис.
Надо сознавать, что многополярность и многовекторность всегда существовали в практике международных отношений: просто не было самих этих терминов – за ненадобностью, поскольку речь шла о вещах вполне естественных, когда существует несколько акторов, выстраивающих отношения между собой. Другими словами, речь идет о возвращении межгосударственных отношений в свое естественное состояние эпохи до Крымской войны, которая запустила продолжающийся до сих пор цикл конфронтационных конфигураций в европейской и глобальной политике. Временный уход России в себя (знаменитое горчаковское «Россия не сердится – она сосредоточивается») создал условия для объединения Германии в качестве Второго рейха (а не федерации, каковой она стала ценой двух мировых войн) – без активного участия России Европа не смогла предотвратить такое развитие событий. Причем именно кабинет Пальмерстона настаивал на унизительных для Санкт-Петербурга ограничительных (на Черном море) статьях Парижского мирного договора 1856 года. По злой иронии Великобритания получила в лице объединённой Германии величайшую для себя после наполеоновской Франции военную угрозу, от которой ее не могла спасти империя, а только союз с континентальными державами – Францией и Россией. Лондон доигрался в свою «блестящую изоляцию» – стратегию, которую воспроизводит Вашингтон в форме «балансирования с моря» (offshore balancing), проводимую в порядке сдерживания России и Китая.
Затем последовали дипломатическая подготовка Первой мировой, ставшей, как соглашается Киссинджер в своей статье от 17 декабря 2022 года в британском консервативном журнале «Спектейтор», началом новой Тридцатилетней войны в Европе, включая Вторую мировую и межвоенный период с его фашизмом/нацизмом, питавшимся агрессивным национализмом, милитаризмом и внешней агрессией. Как и Тридцатилетняя война 1618–1648 гг., которая была апогеем религиозных войн в Европе, вызванных Реформацией, ее аналог привнес в международные отношения новый вариант ценностного антагонизма между государствами – идеологическую конфронтацию, которая определяла содержание холодной войны. В рамках Вестфальского мира европейские державы договорились вывести мировоззренческие противоречия за рамки межгосударственных отношений ради мира на континенте. Без этого в Европе не было бы никакого процветания, капитализма с его «протестантской этикой» и континент впал бы в варварство и самоуничтожение. На саморазрушение были похожи две мировые войны, уходившие корнями в подъем идеологий после Французской революции – они становились официальными и послужили заменой прежним антагонизмам на религиозной почве.
Вестфальские принципы – суверенное равенство государств, невмешательство во внутренние дела и уважение территориальной целостности – были закреплены по итогам Второй мировой войны в Уставе ООН. Несмотря на военно-политическую и идеологическую конфронтацию холодной войны, они обеспечивали минимальные рамки для поддержания международной стабильности и безопасности. И это при том, что наряду с послевоенным международным правопорядком с центральной ролью ООН существовал геополитический миропорядок, ограничивавший и искажавший функционирование первого. Так, многополярность, закрепленная в форме принципа единогласия постоянных членов Совета Безопасности ООН и призванная побуждать ведущие государства мира договариваться между собой, была подменена биполярностью двух сверхдержав и двух систем с противостоящими идеологиями.
Окончание холодной войны (Советский Союз из неё просто вышел, как он вышел из Афганистана) и распад СССР создали условия для преодоления идеологической конфронтации и полного торжества Вестфальских принципов. И действительно, более эффективно заработала ООН: за первые 20 лет после 1989 года число резолюций СБ ООН возросло втрое по сравнению со всем предшествовавшим периодом существования Организации, а это как-никак 44 года.
Однако, если новая Россия отказалась от советской идеологии и идеологии вообще, то Запад этого не сделал. Его идеология с поправкой на неолиберальную экономическую политику начала 80-х гг. и глобализм на ее основе виделись в западных столицах в качестве идейного драйвера «автоматического» распространения доминирования Запада на весь остальной мир. «Однополярный момент» в политике и рыночная стихия в экономике стали рецептом, прописанным миру западными элитами при лидирующей роли США. Эта инерционность отрицала любой свежий взгляд на вещи и любые шаги по адаптации к качественно новой ситуации, сложившейся в мире и чреватой как новыми вызовами, так и новыми возможностями. Можно сказать, что 30 лет были потеряны зря, если, конечно, не считать накопленного негативного опыта, включая его апогей в форме нынешней гибридной конфронтации и открытой экономической войны Запада с Россией.
Поэтому и можно говорить о том, что пришло время для возвращения мировой политики к здравому смыслу и позитивному историческому опыту, в направлении которого указывают культурно-цивилизационная многополярность и многовекторная дипломатия, буквально изжитые Западом из практики и теории международных отношений. Надо признать, что за эти порядка 200 лет, если вести отсчёт от Промышленной революции и Крымской войны (кстати, значение имела и Гражданская война в США, которая привела к унификации экономической модели самой Америки), мир стал по-настоящему глобальным, но на условиях западной гегемонии. Теперь глобальный мир вырос из этой гегемонии, которая свелась исключительно к обеспечению глобальной/неоколониальной ренты Западу и стала смирительной рубашкой мирового развития (кстати, вполне уместнее критика Западом упадка Испании, которая существовала за счет вывода золота из Америки, а не производила «простой продукт»: геополитическая рента – то же золото того периода). Именно торжество Вестфальских принципов может обеспечить позитивную трансформацию мира, создавая условия для свободного развития всех культур и цивилизаций. Это уже происходит в форме регионализации мировой политики и роста региональных кластеров развития.
Сама материя развития и международных отношений, воплощающих ценностное, идейное и на уровне практической политики богатство мира, становится слишком обширной и многообразной для унификаторства и контроля со стороны одного мирового центра. Для этого у Запада нет ни достаточных ресурсов, включая военно-политические и экономические, ни внутренних резервов, истощаемых необходимостью разрешения очередного (после кануна Великой депрессии и конца 70-х гг., когда выбор был сделан в пользу рейганомики/тэтчеризма, покусившихся на многообразие социально-экономической практики уже в самом западном сообществе) комплексного кризиса западного общества. Одновременно заявляет о себе капитализм, требующий как «творческого разрушения», так и стабильности. Трамп предложил пути внутреннего «сосредоточения» для Америки и Запада в целом, но его революцию, на которую наклеили все тот же ярлык «популизма», придушили ультралиберальные элиты при помощи «глубинного государства». Как раз стабильность западные элиты оказались не в состоянии обеспечить.
Свидетельством того, что что-то не так на Западе, служит то немаловажное обстоятельство, что Россия в условиях беспрецедентного санкционного давления вновь вошла в десятку ведущих экономик мира, а темпы ее экономического роста в кризисных для всех условиях превышают аналогичные показатели ряда западных стран, включая Великобританию. Можно предположить, что сказываются такие факторы, как рост ВПК в связи с СВО и импортозамещение, но, наверное, не только они. Вопрос может стоять значительно шире и фундаментально - о коренном переделе в глобальной экономике в пользу природных ресурсов и базовых факторов обеспечения жизнедеятельности. Именно исчерпаемость ресурсов, похоже, служит источником новых биополитических построений в части западных элит, на что может косвенно указывать заявление Илона Маска о том, что Дж.Сорос, «серое преосвященство» их верхушки, «ненавидит человечество».
В том числе в этой связи встаёт вопрос о культурно-цивилизационном самоопределении России, пророчески ставившийся Тютчевым. Свод западных идей и практик, как теперь стало очевидным, весьма далеких от здравого смысла и гуманизма, исчерпал себя сам. Надо ли нам держаться за эти «зады» – вот в чем вопрос, и он ставится в Концепции. Круг замкнулся и в этом отношении, как замкнулись большие циклы европейской и глобальной политики, курса Запада на сдерживание России и развития международных отношений как таковых. Нам предстоит выработать комплекс связных идей по всем этим вопросам и сделать это в полном понимании исторической преемственности и связи времен в нашем развитии, по-разному и на разных исторических этапах, прерванных и подвергшихся искажению. Это можно называть Русской идеей, как у Достоевского, или Русской правдой, заимствованной у Ярослава Мудрого, но суть должна быть одна - вернуться к своим духовно-нравственным истокам, к себе и на этой основе определить свое место и роль в мире сегодняшнего дня.
Для этого придётся переосмыслить не только весь свой исторический опыт, включая советский, но и всю историю человечества, из которой Запад под разными предлогами исключал другие культуры и цивилизации, одновременно генерируя обширный пласт собственной мифологии, что и стало мощным когнитивным ограничителем нашего взгляда на мир и собственного развития, причем не только интеллектуального. Отсюда следует, что мы не должны проходить мимо указанных советов Киссинджера западной элите и начать можно было бы с истории как основы всего процесса осмысления себя и понимания смысла своего бытия в этом мире. Последний явно присутствует и разбросан в различных проявлениях нашего духа – тому свидетельствует упорная восьмивековая политика сдерживания нашего развития Западом. Далеко не случайны утверждения со стороны, включая Бисмарка и фельдмаршала Миниха, о том, что Россия – Богом хранимая страна. Это доверие нельзя не оправдать, как его оправдывали наши предки, поступая так, поскольку не могли иначе. Нам же надо выбраться из-под накопившихся завалов, чтобы понять, чему ещё мы должны ставить пределы помимо «полета фаустовской души Запада в бесконечное пространство», и тогда станет ясно, что нам делать во внешней политике, как себя позиционировать в мировых делах. Нет сомнений в том, что важнейшим ориентиром тут будет наша Великая Победа – не зря же она стала главной целью западной политики последних десятилетий, включая пресловутый Украинский кризис.
Продолжение следует…
