Перейти к основному содержанию

Семен Гордышевский: Мы пьем то, что когда-то вывозили на «Красный Бор»

Жители Петербурга и Ленинградской области уже устали ждать новостей о полигоне «Красный Бор». Складывается такое ощущение, что власти пустили все на самотек. В прямом и переносном смыслах. О том, почему мы пьем полихлорбифенилы, и о том, сколько лет уйдет на то, чтобы окончательно разобраться с полигоном «Красный Бор», рассказал в интервью Александру Шихову председатель правления Экологического Союза Санкт-Петербурга Семен Михайлович Гордышевский.

Семен Михайлович, как Вы оцениваете состояние полигона на данный момент?

Состояние полигона улучшилось только благодаря тому, что, во-первых, два года назад там сократили прием новых отходов, перестали его перегружать. Он был и так уже переполнен. Это первое. Второе: объект вышел на уровень общественного контроля, и за ним уже активно следят и местные жители, и муниципалы, и экологи… Смольный принял непосредственное участие. Когда был создан штаб, когда были приглашены основные эксперты, местные организации, муниципалы - тут стало всем понятно, что проблема скопилась огромная. И третье - он попал в федеральный и международный списки. Он попал в Хелком (прим. ред. Хельсинская комиссия — комиссия по защите морской среды Балтийского моря). Причем, в Хелком он попал очень любопытным путем – когда комитет (прим. ред. Комитет по природопользованию, охране окружающей среды и экологической безопасности Санкт-Петербурга) решил проконсультироваться. В прошлом году пригласили финских специалистов… И сделано это было настолько наивно, что никто не оценил возможных последствий: финны, конечно, пришли в ужас, увидев ситуацию на полигоне, а это было как раз накануне встречи двух президентов. После визита вопрос о «Красном Боре» попал в повестку переговоров президентов России и Финляндии, и оттуда уже благополучно в список Хелкома, так что он теперь контролируется. Движение теперь уже необратимо, и с ним будут работать. Но пока уровень работы очень низкий, потому что пока продолжает этим процессом управлять наш комитет… А для того, чтобы таким сложным объектом управлять – надо иметь, как минимум, хороших химика и токсиколога, а таковых в комитете не имеется. Они не считают нужным реально кого-то привлекать. Без химиков и токсикологов – все проекты, вся текущая деятельность – она либо бесполезна, либо может оказаться даже вредной. Потому что тут объект химической опасности. До сих пор нет никакой инвентаризации, то есть, никто точно не знает, что там находится…

Missing материал.

Сразу же возникает вопрос: почему нет химиков и токсикологов? Это же нонсенс.

Нонсенс. Нету исторически, потому что признание и осознание того факта, что объект является химическим объектом – не наступило, несмотря на все выступления, письма, актуализацию внимания к этому аспекту. Именно не наступило, потому что есть определенная инерция – вы же понимаете. Кстати, первый звонок, которого мы добились – было специально проведено совместное заседание двух комиссий ЗАКСов: городского и областного – как раз по вопросу закона о химической безопасности. И это результат нашей работы, наверное, в течение последних трех лет – три года мы старались придать этому особую актуализацию. Но, применительно к «Красному Бору», все пока не актуализировалось. Нужно дальше работать, и тогда комитет, я думаю, поймет, что надо приглашать специалистов. Их, кстати, мало, я вам должен сказать. Мы, например, еще в 2013 году, когда сделали первую экспертизу на полигоне и поняли, насколько там все серьезно - сразу стали предлагать вступить в контакт с МЧС, со структурами, которые занимаются ликвидацией химического оружия. Тут нужны такого уровня специалисты, но с ними так и не наступило никакого взаимодействия, потому что комитет не вышел ни на какие взаимоотношения с этими структурами.

То есть, я правильно понимаю, что это такой «русский авось»?

Это совершенно верно, или по-другому, формула Черномырдина: «хотим, как лучше, а получается, как всегда».

И покуда на это не обратит свое внимание другая страна – ничего не сдвинется с мертвой точки?

Ну, так, опять же, это наш известный способ: вот финны обратили внимание - все, мы начали заниматься. А как было с Балтикой – с водой? Ровно такая же история – Балтийские страны это напрягло, они даже денег дали на очистные сооружения, и тогда мы все сделали. По полигону - финны только подключились. Значит, это превратилось в реальный фактор стимулирования. Но это внешний фактор… Тут такая история: нет пророка в своем Отечестве. И это было бы смешно, если бы не было так грустно – финны предложили то же самое, что мы предлагали в 2013-м году. Ровно тот же план действий. То есть: уменьшить обводненность, закрыть полигон от осадков, и подбирать технологии работы с каждым отходом в зависимости от химического состава. Финны предложили то же самое, хотя, если бы они у себя так поступали, они бы начали с закрытия от осадков. Им бы в голову не пришло оставлять такой опасный объект под открытым небом. Такого никто никогда не делает. Это ведь был временный полигон, на три года его открывали. И сих пор, полвека уже он стоит под открытым небом. Такого вы не увидите нигде в Европе… Финны немного не поняли, вообще, как такое может быть, и предложили начать с уменьшения обводненности. Там обводненность достигает 95 и более процентов. То есть, за эти годы токсиканты оказались растворены водой. Но драматизм в том, что это сильные токсиканты. Получается, чтобы с ними работать, надо их отделить от воды. А объем воды достигает 95%.

В итоге, надо проделывать большую работу. Но проделывать ее надо грамотно, опять же. А как проделывать – в комитете не знают, поскольку не пригласили химиков-специалистов. Да, начали с того, что мы предлагали – закрыть от осадков. Но закрыли от осадков опять же неправильно, поскольку выбрали вариант понтонный: на понтоны положить настил и собирать осадки с этого настила. Но инженерную задачу они так и не решили. Понтоны-то лежат… А настил в некоторых местах даже с берегом не соединяется! Что толку? Все, что попадает на этот настил, в итоге стекает в этот котлован. Надо обеспечить сгон воды, пониженные точки, куда все будет стекать, а оттуда уже воду перекачивать на берег - то есть надо ставить насосные установки. Это инженерная задача, которую решить намного сложнее, когда настил горизонтальный, чем если бы он был наклонным. Мы говорили, что надо было легкие мачты поставить и укрыть легким тентом, который может подниматься на время дождя, например. А потом уже тент этот убирать. Это было бы намного более эффективное решение, и легко реализуемое. Но опять же, в комитете приняли такой вариант. И опять без экспертизы.

Скажите, а на ваш взгляд, почему ситуацию не решают? В чем основная проблема – в финансах, или в плохой организации?

Проблема, думаю, не в финансах, потому что деньги тратятся в любом случае. На то, на другое, на третье. Скорее тут проблема некомпетентности.

Missing материал.

Сколько, по-вашему, лет, понадобится на то, чтобы весь вред, который там уже нанесен, каким-то образом нейтрализовать?

Ну, я думаю, минимально, если энергично решать – это несколько лет, не менее пяти, или до десяти. Если концентрированно заниматься, как реальной программой, как космосом занимаются – то есть, нужны ресурсы, деньги, люди, специалисты. Это годы, безусловно. Большая серьезная работа. Ее можно решить. Хотя, с другой стороны, мы до конца не знаем, какой там набор химических веществ, поэтому не исключено, что это не 5-10, а может быть, и 15-20 лет. Все может оказаться и более серьезной задачей. Ясно одно, что если не заниматься «Красным Бором», серьезно не взяться, то ситуация может длиться и еще 50 лет. Это как запущенный случай в медицине. И уже надо начинать обследование, очень серьезное обследование. Химические анализы, рентген, ультразвук, МРТ, и так далее. Когда есть полная картина, тогда и план лечения можно составить.

А кто сейчас наиболее заинтересован в решении проблемы? Кого вы можете назвать вашими союзниками?

Ленобласть более мотивирована, потому что полигон большей частью в области находится, к нему примыкает только Колпино от города. А все остальное: поселок имени Тельмана, Красный Бор, Никольское – это все область. Местных жителей это очень волнует, муниципалы в это включились. Почему? На полигоне же было исследование сделано. Научно-исследовательский институт гигиены, профпатологии и экологии человека сделал обследование в 2014 году. И ЗАКС тогда разослал результаты всем заинтересованным активистам и участникам организаций. И они имеются на руках у многих участников процесса. Там есть очень серьезные цифры. Такая цифра, например: в поселке Красный Бор здорово только 10% детей. Поэтому очень серьезно озаботилось местное население. И губернатор Ленобласти Александр Дрозденко очень серьезно к этому относится. А на самом-то деле, надо нам всем быть в напряжении, потому что, мало кто понимает, но зато отлично понимают это токсикологи – мы ведь уже много лет пьем воду с этими токсикантами…

Мы – это кто?

Мы с вами, вот вы и я, конкретно. И все остальные. Сюрпризов тут быть не должно по одной простой причине. Полигон открыт, он открыт всем ветрам. И там каждый год выпадает порядка полуметра осадков. У нас около 450 мм ежегодно выпадает осадков. Это означает, что: поступают туда отходы, или не поступают – все время уровень повышается. Вот что такое обводненность? Это обозначает, что токсиканты перемешаны вместе с этими осадками. И куда они могут деваться? Они находятся в кембрийских глинах, они не могут уйти в водоносные слои. Значит, если нет слива вниз (но мы, опять-таки, не можем этого знать), то есть точно совершенно сток на поверхность. Там рядом находятся речки Ижора и Тосна. И они текут в Неву. А Нева в пяти километрах. Да, вокруг наращивали дамбу. В последнее время на четыре метра нарастили. Уровень повышался, и они насыпали дамбу вокруг. Но: насыпай дамбу, не насыпай – то дамбу прорвет, то еще что… К тому же, дамба насыпана из обычного грунта, а не из кембрийских глин. Все равно идут утечки. Таким образом, переполнение стока уходит рано или поздно куда? В дренажные каналы вокруг, и все это стекает так или иначе в речки. При этом, очистные сооружения в дренажных каналах рассчитаны только на ливневые воды. А не на воду с токсикантами. Но туда попадают и токсические растворы. Так вот, эти очистные сооружения на них не рассчитаны. Любой проект очистных предполагает определенный набор загрязнителей, с которыми надо бороться. Бороться с ними можно только в одном простом случае – если точно знать, с чем мы боремся. Ну, например, вам надо улавливать окиси серы – должен быть соответствующий реагент. А тут эти реагенты рассчитаны только на набор обычных стоков с поверхности. Вокруг полигона постоянно переполняются эти дренажные каналы, и постоянно говорят, что на этих очистных сооружениях все очищается. На самом деле, эти токсиканты попадают в речки и дальше в Неву – выше водозабора. А затем в трубы. Водоканал тоже уверяет, что все под контролем, все очищается, но это неправда по одной простой причине - потому что очистные сооружения Водоканала согласно стандарту контролируют лишь порядка 65 веществ-загрязнителей. То, чего нет в списке – никто и не проверяет, есть это в воде или нет. Потому что химические вещества можно определить, только имея представление, что искать, и с подобранными реагентами. Без реагента вы не узнаете – есть ли там это вещество. Ну, например стойкое органическое вещество. Первый класс опасности. Полихлорбифенилы (ПХБ), например, а на полигоне они есть, потому что туда отправлялись отработанные трансформаторы. И все эти вещества, они естественно находятся в растворах, и все это поступает в Неву. А тут не проверяют, потому что нет такого задания. Нет технического задания, нет методики, оборудования – этого ничего не сделано. Поэтому, верить тому, что Водоканал говорит, что все это под контролем – могут только неискушенные люди. 20-30 лет последних это все поступало и продолжает поступать в Неву… В каких концентрациях? Ну, надеемся, в небольших. А что такое небольшие? Надо точно знать. И нужно точно понимать, что есть накопительный эффект. Стойкие органические загрязнители - почему называются стойкими – потому что распад 30 и более лет у таких соединений. Вещества накапливаются и в организмах людей начинается кумулятивный эффект. Это непростая ситуация, потому что Петербург в последнее время обогнал Москву по показателям. И в целом показатели по России, по заболеваемости в самых опасных классах – это онкология, врожденная аномалия, инвалидность у нас очень высокая – в полтора раза выше, чем по России. В нашем городе со здоровьем все обстоит очень неблагополучно. Но, опять же, это не сопоставляется с экологической ситуацией, пока все это в разрыв: пока об экологии говорят экологи, о здоровье говорят врачи, а всем вместе никто не занимается. А надо говорить об этом в одном флаконе. В декабре 2016 года на Госсовете, когда президент говорил про год экологии, он привел цифры. Очень серьезные цифры. Экономический ущерб – 6% ущерба от загрязнения окружающей среды. А рост экономики сколько у нас? Дай Бог, 1.5% будет в этом году. Вот и считайте. 1.5% рост, а 6% - экономический ущерб от загрязнения окружающей среды. А с учетом здоровья населения – до 15%. Это слова президента. Это серьезные консультанты готовили, это 7 раз было проверено, прежде чем озвучено.

А мы, В Петербурге, в Ленобласти - непосредственно находимся рядом с опасностью. Поэтому нам сам Бог велел к этому относиться серьезно. Но, к сожалению, пока что… Вы правильно говорите, «авось» работает.