Когда в России повышали пенсионный возраст, одним из немногих «социальных» аргументов в поддержку этого были разговоры о «продлении молодости». Вот как современной женщине в 55 выдавать пенсионное удостоверение? Это ж практически оскорбление.
На самом деле системная работа российского государства на ниве омоложения граждан, похоже, не такой уж фейк. Почти год назад, 30 декабря, пока страна делала краткую передышку между тайными корпоративами эпохи пандемии и шумным семейным застольем, был подписан федеральный закон «О Молодежной политике в Российской Федерации».
Самым революционным в законе, пожалуй, оказался пункт первый статьи второй, обозначивший границы безмятежной молодой поры - с 14 до 35 лет. Таким образом, молодость продлили на целых пять лет по отношению к ранее действовавшей норме. Пушкин, живи он в наше время, всего за пару лет до гибели законно претендовал бы на молодежную ипотеку, а Лермонтову и на момент дуэли могли помочь с организацией досуга в рамках реализации молодежной политики.
Организация объединенных наций, кстати, в своей статистике учитывает более реалистичный период молодости – с 10 до 24. Видимо, принимая во внимание, что во многих странах, далеких от «золотого миллиарда» в 10 лет уже принято брать в руки мотыгу, а то и автомат Калашникова.
Законодательное продление молодости, характерное для европейских государств, помимо расширения круга получателей льгот, что безусловно хорошо, отражает определенную тенденцию. Стареющие элиты инстинктивно пытаются отодвинуть взросление следующего поколения, стремясь избежать конкуренции. Впрочем, миллениалов это, кажется, тоже устраивает. Во всяком случае, сложившийся в обществе миф об их инфантилизме, не противоречит существующему порядку вещей.
На самом деле столь длительная «пора взросления» в социальном плане способна сыграть злую шутку. Одна и та же молодежная политика не может быть рассчитана и на двадцатилетних и на тридцатилетних. В результате ответственные за направление госчиновники делают то, что умеют лучше всего – идут по пути наименьшего сопротивления, работая с более понятной старшей группой молодежи. Для неё существует развитая система льгот в рамках поддержки молодых семей и молодых специалистов, да и политическое представительство вроде-бы реализовано: тот же губернатор Калининградской области Антон Алиханов до недавнего времени – стопроцентная молодежь.
«Социальные лифты», красивая и продуктивная идея, с которой ворвалась в свое время в политическую повестку «Молодая гвардия Единой России» сломались именно на этом. Проведя региональных и даже федеральных депутатов по молодежной квоте, движение трудоустроило, в подавляющем большинстве случаев, отнюдь не студентов, а вполне состоявшихся бизнесменов ближе к тридцати.
Наиболее активная и ищущая себя часть молодых людей в возрасте от 16 до 21 оказывается в такой ситуации наименее охваченной государственной молодежной политикой. Работа с ними практически полностью перекладывается на учебные заведения, у которых, помимо воспитательной функции, ворох своих специфических задач. К тому же, даже хорошие преподаватели, по совместительству занимающиеся «молодежкой», авторитетами в этой среде становятся редко.
Пассионарное студенчество, вытесненное на обочину общественной жизни, мириться со своим маргинальным положением не готово. И неудивительно, что всегда находятся те, кто стремиться использовать его потенциальную энергию в своих целях. Массовые выступления молодых сторонников Навального, метко названные «крестовым походом детей», яркий тому пример. Причем пример почти чисто технологический: удачное сочетание привлекательной идеи «абстрактной справедливости», харизматичного лидера и прямого действия.
Попытки уличных игр с молодежью не ноу-хау Навального. Пятнадцатью годами раньше «захват улицы» в противовес оранжевой угрозе стал основой молодежной политики под кураторством замглавы президентской администрации Владислава Суркова. Причем формат политического перформанса при нем пытались сочетать с некой интеллектуальностью. Сурков собирал вокруг себя молодых публицистов, которым предоставлялись окологосударственные медийные площадки, а возникший тогда же Селигер нес в том числе образовательную функцию. И снова не взлетело – движение «Наши» распалось сразу после прекращения финансирования.
Брать на вооружение эти технологии невозможно, да и не нужно. Для политических проектов массовка является инструментом, поэтому долговечными такие объединения быть не могут. С точки зрения долгосрочного развития выигрывают не вождистские группы, а сетевые структуры.
Современные движения, как правило левого толка, сформированные по этому принципу, наподобие испанских «Indignados» – тому пример. Казалось бы, они тоже не устойчивы и действуют в своей ситуативной повестке. Но это только на первый взгляд. Однажды построенная сеть может менять поводы и лозунги. При этом продолжает работать, сохраняя состав участников и организационные возможности. Мало того, часто такие сети только кажутся «одноранговыми». Во время недавних белорусских протестов сетевое движение активно управлялось центрами, расположенными в Польше – это доказано. А то, что спонтанный протест «Оккупай Уолл-стрит» был организован канадской группой «Adbusters» – общеизвестно.
Деструктивный характер упомянутых организаций ничуть не дискредитирует сетевые структуры как таковые. Всем известны и противоположные примеры, которые могут быть учтены в арсенале молодежной политики. Основное условие - создаваться они должны не сверху, а снизу. Управляющее воздействие может состоять лишь в первоначальном импульсе, методической помощи, поддержке ресурсами. Если в основе объединения лежит живая идея, процесс очень быстро станет саморегулируемым.
Молодежь по природе очень чувствительна к неискренности. Поэтому объединяющим фактором должно становиться реальное дело. Практика экологических и волонтерских движений подтверждает этот тезис в полной мере. Противоположным примером может быть повсеместное создание квазиуправленческих институтов, типа молодежных парламентов и правительств, которые нигде по-настоящему эффективными не были. Столь же малоперспективным видится взятый государством в рамках молодежной политики курс исключительно на социальную защиту и «личностную прокачку» молодых людей. Без формулирования общественной миссии такая политика превращается во взращивание потребительски настроенных индивидуалистов.
В основе успешного движения не могут лежать только лишь потребности представляемой им группы. Действительно массовым и сильным оно становится тогда, когда устремления этой группы совпадают с вектором общественного интереса.
Как отмечал немецкий социолог Карл Маннгейм, молодёжь является своего рода резервом, выступающим на передний план, когда оживление становится необходимым для приспособления к быстро меняющимся или качественно новым обстоятельствам. Динамичные общества рано или поздно должны активизировать и даже организовывать этот ресурс. Молодёжь, по утверждению Маннгейма, ни прогрессивна, ни консервативна по своей природе, она — потенция, готовая к любому начинанию
Следуя этой мысли, обществу стоит определить и сформулировать действительно актуальную для себя задачу, которая может быть делегирована молодежи и с которой никто, кроме молодежи, скорее всего не справится.
В современном мире таким настоящим делом могла бы стать, например, «народная дипломатия» – построение горизонтальных связей между молодыми представителями разных стран, в том числе имеющих противоречия на «верхнем этаже» межгосударственного общения. Подобный «альтернативный диалог», охватывающий прежде всего неполитические сферы: культурное и научное взаимодействие, вопросы образования и общие проблемы, мог бы стать весомым вкладом молодежи как в гармонизацию существующего разобщенного мира, так и в построение того будущего, в котором ей предстоит жить.